Охота на дикого вепря - [2]
— Точеная латунная «рюмка» надежней всего.
Тем временем Виктор заменяет мои сапоги на свои большего размера, дает сшитые из грубого длинноворсного материала белые носки, сует свитер.
— Сними-ка свой и натяни водолазный, из верблюжьей шерсти. Он не так сковывает при стрельбе. Морозу двадцать, возьми меховые рукавицы.
Я иду один по глубокой, выше колена, тропинке. На мне ватный армейский комплект, растоптанные яловые сапоги, цигейковая шапка. Морозно, но уши опускать нельзя — охотник обязан слушать ночь.
«Вышка» стоит на опушке продолговатой стометровой поляны. Это грубо сколоченный из горбыля и обрезков фанеры ящик на высоких столбиках. Сзади дверь, в сторону поляны — квадратное окно. Я тихонько забираюсь в ящик, ощупью нахожу скамейку. Проверяю, легко ли сбрасываются рукавицы, делаю проводку стволом в секторе обстрела. И все, больше ничего нельзя. Нельзя стучать, возиться, нельзя курить. Кашлять, сморкаться нельзя. Можно только сидеть, слушать, смотреть. Четыре часа впереди. В мягкой, скорее даже вязкой тишине черно-белая двухтональность действует подобно японскому саду камней. Двести сорок минут одиночества. Возникают причудливые образы, бегут, струятся мысли…
А днем делать нечего. Чай, неторопливая беседа.
И вот в сумерках, после второй философской ночи, наступил момент, когда можно поведать друзьям все, открыть тайники без опасения нарваться на саркастическую улыбку. Момент откровения, когда ты опускаешь вожжи и никто не хлопнет по плечу: «Старик, круто берешь!» Жаль, что не было со мной диктофона и многие потрясающие детали рассказа Валентина выпали из памяти. Тогда я просто ничему не поверил, а после газетной статьи, в которой опознал вариацию этого рассказа, было уже поздно. Валентин ушел из жизни внезапно, без видимых причин. Собственно, он лег на пару дней в бурденковский госпиталь на пустяковую операцию, а в день выписки его сердце остановилось…
Началось с ощущения беспокойства. Мне было шестнадцать лет, но по силе я уже мог поспорить со взрослыми мужиками. Башка работала как надо — понятия не имел, что такое головная боль. Спал как убитый. А тут словно шар свинцовый засел в мозгу, и сон не шел. Жили мы тогда под Тамбовом.
Я тихонько оделся и вышел на улицу, луна куталась в облака. Какая-то сила подталкивала меня к лесу. И я пошел, хотя не только ночью, но и днем мы, пацаны, редко заходили в лес поодиночке.
Кто-то невидимый и неслышимый вел меня в темноте мимо ям и канав, словно поводырь — слепого. Не помню как — очутился на большой поляне. Здесь в хорошую погоду тамбовчане резались в волейбол и потягивали пивко. Огляделся. Ни души. Внезапно глухие облака, нависшие над поляной, стали наливаться ярким светом, но не как при выходе луны, а интенсивным пятном. Потом из туч вынырнуло крупное светящееся тело и стало опускаться на середину поляны.
Мне показалось, что оно не столько светится, сколько окружено ореолом и поочередно принимает форму то темного круглого хлебного каравая, то блестящего электрочайника — только парящего вместе с круглой подставкой. При переходе из одного состояния в другое тело больше всего напоминало старую фетровую шляпу с широкими полями. Я разинул рот. Болид, шаровая молния, вертолет?…
Здесь начались чудеса похлеще. Тело замедлило спуск, а потом зависло на высоте метров в пятьдесят. Сопоставив его диаметр с высотой деревьев, окружавших поляну, я прикинул: тоже не меньше полусотни метров. Воздушный корабль?…
К земле от него протянулся узкий, в полметра, сноп яркого белого света. Ослепленный, я не сразу заметил другой луч — бледно-зеленый; тонкий луч уперся в запястье моей левой руки, и тут же я услышал голоса.
— Это то, что нужно. Почти все генокоды совпадают.
— Ты смотри, где отыскался потомок нашего знаменитого реципиента из Эмболи.
— Две тысячи километров за пятьсот лет — мелочь.
— Ну что, берем у него? Да отключите транслятор, бога ради…
Тут голоса исчезли. Корабль окутался светящимся газом, лучи погасли. Огненный полу шар с неожиданной для такого крупного объекта резвостью сделал зигзаг вверх, в сторону и исчез из вида, будто растворился в ночном воздухе. Тут же меня стал обволакивать ставший тягучим воздух, будто сгущенный до сметанообразного состояния.
Неожиданно слева от меня, совсем близко, возник корабль, хотя предыдущий маневр уводил его в другом направлении.
Сгусток уплотненного воздуха вокруг меня превратился в широкую трубу, через которую меня понесло к загадочному объекту. Впрочем, я не могу сказать, что был вовлечен внутрь корабля каким-то подобием пневмолифта. Ни давления, ни перегрузок, вообще никаких неприятных ощущений. Страха тоже не было.
…Очнулся я в тесном, белом, неправильной формы отсеке. Я лежал на высоком столе, жестком и гладком. Рядом стоял пожилой мужчина в сером габардиновом костюме, при галстуке. Городской служащий типа инженера-коммуникационщика или бухгалтера. Такие лица совершенно не запоминаются, их миллионы:
— Как ты себя чувствуешь? — произнес он скрипучим, абсолютно равнодушным голосом и, не ожидая ответа, продолжил: — Мы пригласили тебя для одного дела — небольшой операции. Поменяемся с тобой маленькими участками спинного мозга. Ну, прихватим еще кусочек продолговатого мозга.
