Охота - [5]

Саблин не ответил, он уже давно снял доспех, стянул ультракарбоновую «кольчугу», разложил её на песке, сушил. Дождя не было, тучи летели по небу рваные, уже лёгкие. Он сидел на корточках перед лужей в нижнем белье, делал анализ воды. Для этого взял «питьевую» трубку. Индикаторы показали, что «биология» в норме и хим. состав тоже.

— Мыться будешь, вода чистая? — Спросил он у Каштенкова.

— Буду, — буркнул тот. — Только поесть надо.

Аким уже сделал из пустой пластиковой бутылки ковш, стал зачерпывать воду из лужи и обливать себя, это было большое удовольствие. Сашка расстегнул застёжки на кирасе, ослабил крепление ботинок, но всё ещё оглядывался по сторонам, даже залезал на бархан. Не хотел он остаться без брони в степи. Даже ненадолго. И Аким его понимал. Пластун без брони, как рак без панциря — добыча.

— А ты всё молчишь, урядник. — Заговорил Каштенков, слезая с бархана.

— А чего говорить? — Удивлялся Саблин.

— Хоть бы спросил чего.

Аким подумал немного и спросил:

— А чего ты, Александр, попёрся на эту эвакуацию? Нужна она тебе была? Тут же ни стаж, ни дежурства не засчитывались.

Ох, как обрадовался Каштенков, он сразу в лице переменился, сел рядом с Саблиным на корточки и стал рассказывать:

— Понимаешь, Аким, баба моя меня изводит. Вот не поверишь, а вроде, не рада она мне, вечно кислая по дому ходит, вечно недовольна чем-то.

Меньше всего сейчас Акиму хотелось слушать про семейные невзгоды пулемётчика, но сам же, дурень, спросил, и Саша торопливо продолжал:

— Вот в призыв ухожу на год, она, вроде как, волнуется, поплачет даже, всё как у баб положено, а как приду, так через месяц у неё кислая морда, и что ни сделай, всё не так. — Сашка рубит воздух рукой, показывая, как всё у его бабы не так, — ну вот всё не так. Не по её, значит. И кукуруза у людей лучше, и рыбы они продают больше, и дома у них прохладнее, и свиньи вес лучше набирают. И вот это всё она мне целыми днями говорит, и говорит, и говорит, и всё с упрёком, всё с этой бабьей подковыркой. Как будто это я свиньям не даю привес набрать. И вот бегу я от этого всего в болото, сижу, рыбу ловлю от зари и до зари, без выходных, чтобы только кислоту эту не видеть. А с рыбами разве поговоришь? Там, в этой тишине, умом тронуться можно, вот иногда и хожу в чайную, чтобы хоть поговорить было с кем. А она тут же заводит сою песню: «Вот, ты по чайным ходишь, деньги там пропиваешь, а может, и девок тамошних пользуешь». И гудит, и гудит. Вот как тут дома сидеть. И ждёшь, когда на кордон дежурить идти, лишь бы не дома и не в болоте. А тут говорят, нужно соседям помочь, вот я и вызвался охотником. А ты чего пошёл?

Саблин не стал говорить про разговор с есаулом и сдуру сказал:

— И я по той же причине.

Как тут Каштенков обрадовался. Стал рассказывать про свою семейную жизнь дальше. А Саблину слушать это всё очень не хотелось, у него у самого тоже не всё было складно, хотя и не так, как у пулемётчика.

И Каштенков ходил за ним следом и не замолкал, пока Аким не лёг спать. А тогда Саша чуть-чуть успокоился, сел невдалеке, насвистывал что-то, а потом готовил еду и ждал, пока Аким проснётся.

Аким встал уже ближе к шести.

Потом они ели и меняли аккумуляторы. Те, что разрядились, выбрасывать не стали, решили тащить с сбой, ничего, что тяжёлые, за то денег они стоили огромных. Два аккумулятора по цене не уступали бронекостюму. Хоть и броня, и снаряжение принадлежали обществу, природная казачья бережливость не позволяла разбрасываться ценностями. Поэтому и несли они разряженные аккумуляторы на себе.

Поглядели карту и пошли, до реки было совсем чуть-чуть, чуть больше тридцати километров. Рукой подать.

В третьем часу ночи Сашка, он шёл первый, повернулся и спросил:

— Чуешь, урядник?

Он был вроде как рад, несмотря на то, что они уже порядком устали. Аким ничего не чувствовал:

— Чего?

— Рекой воняет. Не чуешь, что ли?

Саблин принюхался: нет, ничего такого. Мокро в степи:

— Плесенью пахнет, — сказал он.

— Эх ты, а ещё болотный казак, пластун, — усмехался Каштенков. — Вода рядом, тина, кувшинка… Кислятину чувствуешь? Это ж амёбы так воняют.

— Нет, — назло пулемётчику сказал Аким. Он, кажется, действительно почувствовал запах тины и кисло-влажный, по-другому и не сказать, привкус амёб. — Ничего… Плесень…

— Да что ж ты за человек такой, а, Саблин? — Бесился Каштенков.

— Человек как человек, — с наигранным спокойствием отвечал Аким.

— Человек как человек, — передразнивал его пулемётчик и шёл дальше.

Да, действительно, поднимающийся к утру лёгкий восточный ветерок приносил запах реки, ещё едва уловимый, но отчётливый, ни с чем такой запах не перепутать.

Они зашагали проворнее, хотя по карте, Сашка смотрел в планшете, до реки им идти ещё двенадцать километров. Немало.

Но как-то уже веселее. Пока Каштенков разглядывал и прятал карту, Аким его обогнал, и теперь он шёл первый. И смотрел, как из-за барханов на востоке выходит яркое, алое солнце.

— Слышь, Аким, — окликал его пулемётчик, — а облаков-то мало, денёк будет жаркий.

Саблин и сам это видел, всё хорошее когда-нибудь заканчивается, в том числе и дожди. И на степь снова накатится жара, вот теперь им потребуется и вода в больших количествах, и хладоген. Что-то в этом году быстро кончились дожди, или всё-таки покапают ещё хоть чуть-чуть. Он обдумал всё это и наконец ответил Сашке: