— Да что ж этот такое, — говорил Каштенков. — Никогда их столько не было, на каждой кочке, на каждой хоть по одной этой заразе, но есть.
Да, Саблин и сам удивлялся. Там, на севере, у болот, такой гад был редкостью, а тут барханы ими кишели.
— Может, это из-за дождя, — продолжал пулемётчик. — Может, позаливало им норы, и они вылезли, или может, как сколопендры, они от воды из яиц все повылуплялись.
Аким не знал, он просто шёл от бархана к бархану в надежде, что на следующем пауков не будет, но, честно говоря, в это он верил всё меньше и меньше. Этих опасных тварей повсюду было навалом. Так они и шли под непрестанную болтовню пулемётчика, пока не стало светать, пройдя за ночь добрых двадцать километров.
И только когда уже почти рассвело, они нашли небольшой бархан, на котором не было ни одного паука. Легли на его южную сторону, и Саблин моментально заснул, не обращая внимания на сильный дождь.
Тихо по тонкой ткани брезента бьют капли, не жарко, но кажется, под броню попало немало влаги. Это непривычное ощущение. Так бы и лежал под этими звуками падающей с неба воды, но лежать некогда. И Сашка его не будит. Неужели сам спит? Саблин скосил глаза на открытое забрало, на панораме есть часы.
Обалдеть, вот-вот двенадцать! Он откинул ткань, сел и увидал Каштенкова, тот сидел рядом, строгал кусок колючки коротким ножом из ремнабора. Увидал, что Саблин проснулся, обрадовался и сказал:
— А не дурак вы поспать, господин урядник.
— А чего не будил?
— Да ладно, сейчас сам лягу на пару часов, думаю, что ночью опять пауки полезут, опять спать не придётся. Так что лучше выспаться. Только поедим давай, я не ел, тебя ждал, пока проснёшься.
Значит, не ел Сашка и не будил, ждал его. Саблин подумал, что повезло ему, что именно Каштенков остался жив, ему нравился этот незлобивый, хотя и порядком болтливый человек.
— Ну, так, что тебе снилось, а, господин урядник? — Болтал Каштенков, доставая из ранца еду и воду.
— Ничего. Мне редко сны сняться. — Отвечал Аким, поднимаясь с песка.
— Да? — Не верил пулемётчик. — А дробовик во сне так сжимал, что думал, погнёшь его.
— Не помню, — произнёс Саблин.
Да, всё-таки он был рад, что в этой беде, в этой мокрой пустыне, с ним был этот человек.
— Ну и Бог с ним, не помнишь, так не помнишь, давай есть.
Они хорошо поели, были голодны. Сашка лёг спать, а Аким лежать не хотел, боялся, что заснёт. Сел рядом, иногда вставал. Прохаживался, искал пауков. Но сейчас при свете дня ни одного не находил. Думал дать Сашке поспать подольше, но через два часа он проснулся сам, и такой был бодрый, словно проспал часов десять. Они ещё чуть-чуть поели и пошли дальше.
Сашка теперь ещё себе забаву нашёл, искал следы на песке. Шёл и охотился. Сколопендра в бархан ложится и лежит. Стережёт жертву. А ветер следы от её бесчисленных ног и след места её лёжки песком заметает. За пятнадцать минут заметёт, как не было их. Но это когда песок сухой. А промокший песок, дует ветер или нет, лежит себе и лежит, и следы на нём видны долго.
Вот по этим следам Сашка и бегал, искал места, где залегла сколопендра и, найдя, подходил тихонечко, стараясь не шуметь, втыкал в песок ствол винтовки неглубоко и стрелял туда, раз или два. Или сразу убивал тварь, или радовался, когда она вылезала из песка и ему удавалась её добить на свежем, так сказать, воздухе. Аким его не останавливал, выстрелы у винтовки негромкие, звук от них шёл только между барханов. Так что никто их услышать не мог, вот только патронов Саблину было жалко. А сколопендр нет. Он бы и сам их убивал с удовольствием. Теперь это было с ним на всю жизнь. Вот к таким болотным тварям, как выпь, баклан или медуза, или даже пиявка, Саблин никакого сожаления не испытывал. Но и убивал их, как правило, без особой радости. Убить медузу было необходимо, иначе так и будет приплывать и объедать его отмели и банки, сжирая всех ракушек. Конечно, он злился, когда баклан срывал рыбу с его крючка и тоже убивал его. Но никогда он не испытывал к болотной живности такой ненависти, какую испытывал к сколопендрам. Он радовался, когда видел, как разлетается на куски этот червяк от винтовочной пули. Да и пауков он давил теперь с удовольствием.
Степь ему не нравилась.
Вот и шли они с ненавистью, радовались, когда убивали очередную сколопендру. И только уже под самый вечер перед заходом остановились на ужин.
