Охота - [34]

Панова подошла сама и подала ему руку, он с видимым уважением и бережением, не раздавить чтобы, нежно пожал её тонкие пальцы.

— Панова, — сказал она.

— Меня дедом Сергеем кличут, по-другому, уж и не помню, как звали, — врал дед.

Всё он прекрасно помнил, уж Саблин это знал, дед добывал лотос для доктора, вещь уникальная, редчайшая на болотах. А нужно помнить десятки мест, где ты раньше его видел, или хотя бы видел лепестки от цветка.

— Говорят, что вы тут двадцать пять лет живёте. Один в болоте? — Интересовалась Панова.

— Может и так, сам я точно не помню, — продолжал валять Ваньку старик. — Может и так.

— У меня к вам столько вопросов, — сказала красавица.

— На все отвечу, если науке надо, всё как есть рассажу.

Не для науки он такой ласковый был, просто женщин старый чёрт очень жаловал, а они тут у него были большой редкостью, если только доктор ему привезёт какую. Вот и млел он от не типичной для этих мест красавицы.

Солдаты тем временем выгружали кое-что из лодок, готовили ночлег. Сам же Саблин полез в лодку, его кое-что интересовало в мощном моторе. А дед Сергей, как радушный хозяин, звал всех в свой бетонный, страшный дом со скрипучей железной дверью, со щелями в оконных рамах, и дырах в сетке, куда запросто пролазит по ночам мошка, и где плохо работает старый кондиционер. Впрочем, здесь, в болотах, выбирать не приходилось. Этот дом был куда лучше палаток.

Дед Сергей и Панова сидели ото всех отдельно, еду им двоим, принёс солдат, поставил и ушёл. А они даже не взглянули на миски, сидели, говорили и говорили. Говорили они так тихо, что даже выкрутив микрофоны до упора, Аким не мог разобрать многих слов. Как назло совсем рядом начинали горланить солдаты, перебивая говоривших в углу старика и красавицу. А ему так хотелось знать, о чём же они там шепчутся. А когда Саблин решился подойти, так Панова только протянула ему крышку-чашку от термоса наполовину заполненную кофе. А дед Сергей, лишь взглянул на него, и даже присесть не предложил рядом. Саблин так и остался стоять с крышкой-чашкой от термоса в руке. Он так и не понял, зачем Панова ему её дала, может, думала, что он допьёт за ней. Или помоет. Вот уж хрен. Саблин выплеснул кофе в угол, а крышку-чашку поставил солдатам на стол. Она Акиму не генеральша, он за ней чашки мыть не собирался.

Потом он вышел из дома, там никого кроме часового не было, а часовым был его знакомый медик Филиппов. Он всячески нарушал устав караульной службы, во-первых, он присел на нос одной из лодок, во-вторых, он курил. Саблин уже хотел было подшутить над ним, вспомнить ему слова из устава, но осёкся. Он увидел на рукаве пыльника маленький знак медика. И это его бы не удивило, но под знаком, потёртая и невзрачная светлела маленькая звезда.

— Здравия желаю, господин младший лейтенант медицинской службы, — произнёс Аким с заметной долей иронии.

— Привет, урядник, — отвечал медик, улыбаясь.

— А в какой такой части офицеры несут караульную службу?

Медик сразу престал улыбаться и ответил:

— В хорошей части.

— А эта хорошая часть принадлежит к министерству обороны? — Не отставал от него Саблин, доставая сигареты.

— В этой хорошей части, принято докладывать командованию, о каждом, кто задаёт подобные вопросы. — Серьёзно отвечал младший лейтенант.

— Вон оно как, — сказал Аким закуривая.

— Вот так, — подтвердил медик.

Дальше разговаривать всякое желание пропало. Что ж это за подразделение такое он понятия не имел. По экипировке видно, что не простые они солдаты, но даже ведомство по ним не определить. А ещё у них есть эта странная Панова.

«Ладно, чёрт с ними, — думал Саблин, наслаждаясь сигаретой, — лишь бы лодку дали за то, что с ним по болоту болтаюсь. И то будет хорошо, а уж если ещё и денег обещанных дадут, так и вообще будет мне счастье».

Он всё прикидывал в уме, сколько у него останется лишнего дюраля, и хватит ли денег после его продажи, чтобы купить хороший мотор. Кажется, немного не хватало, но у него были деньжата в заначке. И всё-таки не отпускала его идея сделать две лодки из одной большой. Да, денег уйдёт на это много, но это будет две лодки.

А меж тем, солнце садилось, появлялась первая мошка. Саблин потушил окурок и выкинул его в рогоз, смотрел на уходящее солнце. Темень с каждым днём приходила всё раньше и раньше, до полярной ночи оставалось всего два месяца. Через месяц нужно будет собирать урожай. Потом зима. Тёмная, нежаркая, но душная и сырая зима. Потом весенние южные ветра, такие, что будут рвать солнечные панели с крыш домов и приносить из степи тучи пыли.

А потом… Потом ему в призыв. На службу. На целый год. Может в этот раз и воевать не придётся. Хорошо бы отсидеть весь год в траншеях без стрельбы. Китайцы последнее время, уже как пару лет, попритихли, нет былого напора, выдохлись. После Аэропорта серьёзных боёв он и припомнить не мог. Так, мелочи — толкания возле важных точек. Стычки за какой-нибудь опорный пункт, не более того. Похоронки с фронта приходили в станицу редко.

Он последний раз взглянул на падающее солнце и пошёл в дом, мошкара уже начинала донимать.

Панова с дедом так всё и сидели друг напротив друга. Продолжали тихо разговаривать. Солдаты снимали броню. Саблин ещё раз убедился, что она у них далеко не такая как у него. Всё другое, и привода, и компоновка, и даже крепления по-другому стоят. Сержант Мальков ничего ему не сказал про караул, значит, он ночью не дежурит. К нему никто из солдат не обращался, он сам тоже с ними не разговаривал, взял свой ранец, достал из него спальный брезент, без него в доме у деда мошкара ночью пожрёт. Снял броню, завернулся, и, подобрав поближе к себе дробовик и пистолет, завалился в угол дома, поближе к кондиционеру. Он хоть и старый и еле тянул, но выше тридцати, температуре расти не давал. И заснул, как засыпают тяжко работающие люди, или солдаты. То есть быстро и крепко.