Огюст Бланки - [16]

Огюст немедленно ответил своей бабушке, которую искренне любил. Он писал, что его чувства нисколько не изменились, а его поведение в Онэ объяснялось болезнью. Но в этом письме Бланки откровенно раскрывает особенности своего характера. Он всегда и всем говорит только правду, не стесняясь в выражениях. Он признает, что пишет действительно мало писем, ибо он считает письма уместными только тогда, когда они совершенно необходимы. Он полагает, что предельная строгость в чувствах, правдивость естественны в отношениях к людям. Бланки приводит в пример свои отношения с матерью, с братом Адольфом, с директором пансиона Массэна, с матерью его невесты мадам Серр, со своими друзьями. Все они понимают его и остаются в самых дружеских отношениях, хотя он никогда не скрывает от них своих чувств и мыслей. Это письмо заканчивается так: «Не огорчайтесь, дорогая бабушка. Вы знаете, что ничего в этом нельзя изменить. Я могу смело сказать, что мой характер, по мнению всех, по внешним проявлениям тяжелый и резкий, не является дурным в своей сущности. Я остаюсь всегда, что бы вы об этом ни говорили, вашим избалованным ребенком, вашим Мину, и даже если вы меня больше так не зовете, я этого не забываю. Прощайте, дорогая бабушка. Я обнимаю вас от всего сердца. Ваш неисправимый Л.-О. Бланки».

Бланки навсегда останется человеком исключительной откровенности и прямоты, испытывающим органическую неприязнь к внешней аффектации своих чувств. Он не любит пошлой демонстративной вежливости, ибо слишком часто замечает ее фальшь, притворность, лицемерие. Часто при первом знакомстве это обдавало людей холодом, и его принимали за озлобленного человеконенавистника. Между тем не было души, переполненной столь необычным чувством любви к людям. Уже в молодости в полной мере проявилось истинное благородство его возвышенной натуры. С детских лет он становится пламенным патриотом, человеком, которого постоянно волнуют страдания его униженной родины. На почве острого осознания несчастий Франции родилась его ненависть к Бурбонам, захватившим власть с помощью иностранцев. Он проникается нетерпимостью ко всем несправедливостям и жестокостям режима Реставрации. Вступление в организацию карбонариев, затем участие в стихийных революционных выступлениях говорят о том, что он готов пренебречь личными интересами, благополучием, безопасностью ради своих идеалов. Фактически для него вообще не существует понятия личной выгоды, личного интереса. Вернее, этот интерес весь сводится к самоотверженному стремлению служить людям. Он не видит другого смысла своего существования. Но не видит пока и практических путей к своим целям. Он их ищет.

И вот именно сейчас судьба предоставляет ему прекрасную возможность для этого. Вернувшись осенью 1829 года в Париж, Бланки поступает в редакцию газеты «Ла Глоб» (земной шар, глобус). На первой странице под названием напечатано, что эта газета «политическая, философская и литературная». В различные периоды в ней преобладала какая-нибудь одна из названных сторон. Это, пожалуй, самый заметный интеллектуальный центр оппозиции накануне июльской революции. В нем ярко отразилась разнородность оппозиции: своего рода Ноев ковчег беспокойной французской мысли. На страницах газеты выступали тогдашние знаменитости: молодой Виктор Гюго с его монархически-романтическими симпатиями; историки Адольф Тьер и Огюстен Тьерри, по-новому взглянувшие на смысл исторического процесса и открывшие его суть — классовую борьбу; философ-эклектик Виктор Кузеп и его ученик Теодор Жуффруа; знаменитый писатель, романтик и роялист Рене Шатобриан и многие другие. Политически здесь преобладали либералы-монархисты, обсуждавшие с жаром проблему политического устройства государства. Их вполне удовлетворила бы конституционная монархия. В экономике газета защищала экономический либерализм, то есть, подобно брату Бланки Адольфу, выступала за свободное развитие капитализма. Позднее он охарактеризует их взгляды как «пресвятые догмы, извлеченные из Евангелия по святому Мальтусу, святому Рикардо, святому Иеремии Бентаму и другим профессорам ростовщичества, эгоизма и бесчувственности». Ясно, что у Бланки не было ничего общего с ними, но само знакомство с этой публикой давало ему много полезных знаний. Столь же далек окажется Бланки и от литературной линии «Глоб», которая была выражением политической позиции. Бальзак писал о литературной жизни Франции при Реставрации: «В сущности, литература представлена несколькими направлениями, но наши знаменитости раскололись на два враждующих стана. Роялисты — романтики, либералы — классики. Различие литературных мнений сопутствует различию во мнениях политических, и отсюда следует война, в ход пускаются все виды оружия — потоки чернил, отточенные остроты, колкая клевета, сокрушительные прозвища». Здесь Бланки столкнулся с антиподами, потому что в «Глоб» задавали тон романтики.

Но было в редакции нечто такое, что оказалось близким уму и сердцу Бланки. На страницах «Глоб» впервые заговорили о том, что бурное развитие промышленности создает новый растущий класс тружеников — пролетариев. Послышались отзвуки идей великого социали-ста-утописта Сен-Симона. Всем этим газета была обязана своему основателю Пьеру Леру, прошедшему путь от ра-бочего-наборщика до главы одной из ведущих школ французского утопического социализма XIX века. Среди знаменитых авторов газеты Леру занимает особое положение. Бланки писал, что «он казался звездой, несколько затерявшейся среди этого амбициозного созвездия». Именно под влиянием Леру в «Глоб» стали писать о социальных проблемах, о положении рабочих, даже об их освобождении от жестокого гнета или хотя бы об улучшении их участи. Леру начал употреблять само слово «социализм», хотя в его теориях место науки занимали романтические искания и даже мистические, религиозные чувства.