Ограбление по-беларуски - [6]

Но несмотря на тесноту и напряжённость в доме, с тестем они были очень дружны. Издавна повелось, что Рыгор называл его «тaтой». Сразу после свадьбы тесть пошутил: «Татой будешь меня называть?» Рыгор со смехом согласился. Поначалу в разговоре на слове «тата» делалось ироничное ударение, при котором оба улыбались, довольные своим остроумием и дружескими, отчасти даже заговорщицкими отношениями. Потом слово стало привычным, укоренилось и уже не замечалось.

Тата, с лица которого почти никогда не сходила хитрая усмешка, имел мощную, тяжёлую фигуру, огромные ноги и руки, громовой голос и нос картошкой. По поводу носа картошкой он не соглашался и утверждал, что такой тип носа корректнее называть «клубничным», как верно подмечено где-то у Бунина. Тата, пользуясь своей отличной памятью, любил к месту процитировать кого-нибудь из классиков или вставить в разговор убедительный афоризм. Тата постоянно был простужен, чихал и сморкался, отчего нос краснел, и бунинское сравнение с клубникой делалось ещё вернее. Простуда не волновала его нисколько, он и слышать не желал ни о горячем молоке, ни о тёплых носках, ни о таблетках. Напротив, раскрывал форточку пошире, омывался холодной водой каждое утро и пил ледяной кефир из холодильника. Тата, как он выражался, «бодро дорабатывал» последние пять лет перед пенсией, сапожником в доме быта. Если спрашивали, чему он собирается посвятить ожидающий его на пенсии океан свободного времени, тата делал широкий жест, обводя рукой на стены, всю поверхность которых занимали стеллажи с книгами. Он любил повторять шутку, что потраченные на книги деньги с лихвой окупаются ненужностью обоев. Коллекционирование книг было его основным увлечением, хотя, как давно заметил Рыгор, читал он их редко.

Однако имелись и такие аспекты таты, которые Рыгора раздражали. Например, бесконечное сидение в туалете с журналом или газетой, манера ковырять спичкой в зубах, или отвратительная привычка сплёвывать в пепельницу. К подобным бытовым мелочам добавлялось принципиальное несходство вкусов и взглядов по ряду критических музыкальных вопросов. В этом месте как раз самое время заметить, что тата тоже получался очень даже странный человек, поскольку люди, склонные к починке обуви, ни к книгам, ни к спорам о музыке обычно не склонны. Но, как говорят психологи и психиатры, понятия нормальности и странности очень растяжимы и чётких границ не имеют. Не секрет также, что странное тянется к странному, а чудак — к чудаку, и кто знает, если б тата любил, скажем, охоту вместо книжек, как бы у Рыгора сложилось с его дочерью.

Если уж называть вещи своими именами, то тата был приверженцем раннего барокко, тяготеющим к ренессансу, в то время как для Рыгора музыкальная история начиналась с романтиков. Как человек опытный, мудрый и тактичный, тата старался обходить стороной эту разницу во вкусах, и если им случалось слушать музыку вместе, то записи выбирались так, чтобы угодить обоим. Однако Рыгор, сам уже давно не мальчик, не был столь же терпим, как тата. Временами, пребывая в скверном расположении духа, он вызывал тату на спор, с целью доказать правильность своих вкусов и опровергнуть воззрения таты. Тата ссориться не любил, но взглядами никогда не поступался. В ходе перебранок выяснилось, например, что он особенно почитал клавесин, а фортепиано считал искажением чистой идеи; что он оставил позади пустоту романтиков, фальшивый надрыв модерна и бесплодные поиски нового времени — и пришёл к чистой музыке. Один раз, в пылу спора, тата сказал, что смотрит на Рыгора, с его Вагнером и Малером, как на ребёнка, не доросшего до зрелых представлений об искусстве. Рыгор запомнил это, и часто вспоминал, иногда с иронией, а иногда со злобой. Он был уверен, что это новомодное пристрастие к барокко — не более чем пижонство.

Впрочем, несмотря на такие вопиющие разногласия, ссоры у них были скорее редкостью. Тата с Рыгором постоянно вместе ели, тесть умел хорошо готовить. Пили тоже довольно часто, точнее, Рыгор пил пиво, а тата составлял ему одобрительную компанию. По всей видимости, тате нравился захмелевший Рыгор. Сам он алкоголь не употреблял вообще, что служило постоянной темой для веселья: непьющий сапожник — нонсенс! Тата виртуозно отшучивался, говоря например, что в кефире тоже есть небольшой градус. Он был убеждён, что кефир обладает лечебным эффектом и при регулярном его употреблении люди становятся долгожителями. Когда на Рыгора находило настроение выпить, тата сразу подмечал это и доставал ему из холодильника запотевшую бутылку крепкого «Сябра», приговаривая, что первым глотком нужно выпить ровно половину. Доев ужин, они перемещались в комнату таты, где находился балкон, и можно было много курить и громко разговаривать. Тата включал нейтральную музыку, которая не вызывала отторжения ни у него, ни у Рыгора, что-нибудь из Генделя или Гайдна, и они до поздней ночи предавались возлияниям за закрытыми дверями.

В дни же умеренности после ужина Рыгор закрывался от таты в своей комнате и просил его тоже закрывать дверь к себе, в целях звукоизоляции. Устав за день, Рыгор мог весь вечер просидеть на диване, ублажая себя пивом с солёными сухариками и слушая Брукнера. Изредка он брал что-нибудь почитать у таты, в основном про путешествия. В такие вечера намного уютнее было выключить верхний свет и зажечь торшер с оранжевым абажуром. Попивая пиво с копчёными колбасками, он лежал на боку, облокотившись на подушку, и не спеша читал «Землю Санникова» или «В дебрях Уссурийского края». Прочитав за час-полтора пару десятков страниц, Рыгор решал, что уже достаточно поздно, и никто не помешает ему спокойно поужинать.