Огонёк в чужом окне - [13]

Она хотела оставить Фрузе законсервированные фрумы п опощи;

~г Возьмем себе сколько-нибудь, остальное пускай ей...

Клавочку это возмутило:

— С какой стати даром отдавать?

Утром следующего дня она увезла на рынок столько, сколько поместилось в знакомый транспорт — детскую коляску. Вернулась моя жена веселая, довольная, вытряхнула деньги на стол, позвала:

— Буба, считайте!

Бабушка вяло кивнула:

— Посчитай сама и вон в ту коробочку положи.

Клавочка сердито смела ладонью мелочь в кошелек,

бумажки сунула в карман.

— От вас, Буба, спасибо не дождешься! Полдня на солнце пеклась, ваше добро продавала, денежки вон до копейки... А тут сплошные переживания! А было бы из-за чего. Вот вы скажите мне, Буба, для чего живете на белом свете?

— Как для чего? — удивилась бабушка, взглядом спрашивая меня: «Что это с ней?»

— Для себя вы живете, вот что! А надо для детей, для семьи. У вас внучка всего-то одна, а вы за тридевять земель от нее! Кирпичи старые оплакиваете, каторгу свою...

— Эх, детка, детка, это ж кусочек моего сердца!

— Няньку вам нанимать, да? А кто захочет горшки после вас носить? Умрете ночью, заглянут к вам, когда по всей улице дух от вас пойдет...

— Господь с тобой, Клаша, я еще помирать не собираюсь.

— Мы не знаем, что с нами через полчаса будет.

Бабушка вздохнула:

— Это правда. Пути господни неисповедимы.

— А, да ну вас! — Клавочка махнула рукой и поднялась от стола. — Что с вами говорить? Все равно что... — Она выразительно постучала пальцем по столу и пошла в дом.

Я хотел, по обыкновению, подняться следом, но остался. Сделал открытие: сочувствую не ей, а бабушке.

В день отъезда я чуть свет вышел во двор и снова застал бабушку за работой. А сегодня можно было бы уже ничего не делать. С ведром картошки она пролезла, согнувшись, под веревкой с бельем, высыпала картошку на пол в летней кухне, потом присела, собрала в ведро отвалившиеся комья земли и снова полезла под веревку.

— Зачем вы это? — спросил я. — Фруза сама...

— И ей работы хватит... Пускай вторым заходом картошку посадит, а мне все равно не спится, с земелькой прощаюсь.

— Перед дорогой вам отдохнуть надо, сил набраться.

Она поставила ведро, вытерла руки о фартук, вздохнула.

— Я привычная к работе, сынок, с малых лет все сама да сама. Сиротой росла. Венчалась с распущенными косами. У нас так водилось, чтоб сироту видно было. Матери нет, отец есть — одна коса распущена, а сирота круглая — обе... А не работать, как же тогда жить? Сидеть сложа руки? Захиреешь...

Я подумал: «У нас вы не захиреете, невестушка вам столько дел поднавалит, только бы поворачиваться успевали».

Фруза вызвалась идти с нами на вокзал:

— Хоть что-нибудь поднесу, все ж вам легче.

— Рыжика не обижай,— го и дело повторяла бабушка.— Корми. Он у меня к ласке приучен... Все понимает, как человек, только что говорить не умеет.

— С какой стати я его обижать стану? — сердито огрызнулась Фруза.— Своего сторожа да не кормить? Скажешь такое!

Пора уже идти на вокзал, а бабушка никак не может отойти от собаки, гладит ее, приговаривает:

— Ты уж прости меня, свою хозяйку, бросаю тебя... Хороший ты мой Рыжик!.. Не по своей воле тебя бросаю.... И ты, бедный, как сирота без меня... Хороший...

— Да хватит вам! — рассердилась Клавочка. — Этак мы и к поезду не успеем, час до вокзала тащиться, машины у вас не найдешь, что за дыра! Идемте!

— Сейчас, сейчас. — Бабушка еще раз тронула голову Рыжика и быстро пошла к калитке.

Пес жалобно заскулил, рванулся за ней, но туго натянутая цепь отбросила его назад...

На вокзале к нам подошли бабушкины соседки.

— Опоздали маленько, пришли во двор, а там только Рыжик. Жуть как воет, будто перед погибелью.

Бабушка всхлипнула, затем поклонилась низко всем, попросила прощения:

— Если обидела кого чем, не взыщите...

Фруза, плача навзрыд, подсадила бабушку в вагон, никого к ней не подпустила: «Я сама, сама, потихонечку надо, старая ж она...», а когда поезд тронулся, побежала за вагоном, крича:

— Не горюй, старая, у сына барыней поживешь: ни дровец покупать не надо, ни керосину. Горячая вода завсегда под боком, не горюй! Доедешь, сообщи сразу, ответ пришлю.

— Рыжика не обижай, Рыжика!..

— Да что я, фашистка? — обиделась Фруза.

Бабушка села у окна, закрыв от нас лицо щитком

ладони, и не отрываясь смотрела на черную, лакированно блестевшую дорогу, которая словно скатывалась с железнодорожного полотна на широкое шоссе, идущее мимо поселка в райцентр. А по ту сторону уже тянулась блеклая, какая-то выцветшая, будто шоссе выцедило из нее все соки, виляющая проселочная дорога...

Глава третья ЛОЖКА ДЕГТЯ

Зима пришла к нам вместе с ордером на трехкомнатную квартиру.

Теперь моя мечта лежала в виде связки ключей в тещиной сумке из искусственной кожи. Я бы вовек не догадался, что эта кожа искусственная, если б теща не восклицала часто:

— Я не могу позволить себе купить сумку из нормальной кожи! Все до копейки отдаю в общий котел!

И еще: каждый раз, придя с работы, она первым долгом «производила ревизию» этой сумки — вытряхивала из нее на стол всякую всячину: ключи, записки, коробочки, платок — все это почему-то густо пахло табаком, хотя теща и .не курила,— и небольшой сверток, перетянутый резинкой.