Огонь Менестреля - [5]

Одинокий голландец, стоя у западного входа в Центральный парк на 81-ой улице, курил сигару. На противоположном углу располагался Музей Естествознания, а на другом — престижный Бересфорд. Со своего наблюдательного пункта он хорошо видел как оба входа в Бересфорд, так и вход в Центральный парк. У каждой двери в Бересфорд стояло по швейцару в зеленой униформе, окантованной золотистой тесьмой. Они мало беспокоили Хендрика де Гира. Если понадобится, он пройдет мимо них. Но сейчас он только наблюдал.

Он видел, как на широкой, оживленной, проходящей через парк 81-ой улице остановилось желтое такси и из него вышла женщина в енотовой шубе. Она что-то сказала швейцару, и тот пропустил ее. Волосы блондинки отливали розовым. Поначалу Хендрик принял было это за игру солнечного света, но скоро понял, что ошибся и что волосы у нее действительно розовые. Несколько часов назад она вышла из Бересфорда. И он ждал ее на холоде, покуривая сигары. Ему нужно было увидеть ее еще раз, чтобы не оставалось сомнений.

Сейчас он не сомневался. Это была Джулиана Фолл. Он видел ее улыбку и глаза. Они могли принадлежать только ей.

Сигара вдруг показалась ему горькой. Это была гаванская сигара, его единственная причуда. Джоханнес Пеперкэмп дал Хендрику первую в его жизни сигару, когда тот был еще мальчишкой. Он тогда поперхнулся дымом, его вырвало, и он смутился перед старшим приятелем, на которого ему так хотелось произвести впечатление. Хендрику понадобилось немало времени, прежде чем он отучился думать о том, как будет выглядеть в чужих глазах. Единственное, что его волновало теперь, это как ему выжить. Проницательность и способность оценивать ситуацию не подводили его в течение многих лет и помогли остаться в живых. С возрастом он обнаружил, что все больше и больше зависит от своей интуиции. Он уже не мог полагаться на физическую силу или ловкость, свойственные юности. По мере того, как его светлые волосы становились белыми, а огрубевшее лицо покрывалось морщинами, рассчитывать на слабеющее тело не приходилось. Но у него был опыт. И чутье.

Сейчас чутье подсказало ему, что нужно бежать. Исчезнуть, как он не раз исчезал раньше. Это был его дар. Он умел это делать.

Он бросил сигару и растоптал ее каблуком. Затем повернулся и вошел в каменные ворота Центрального парка. Проклятая интуиция, думал он.

Джулиана Фолл, она же Д. Д. Пеппер, под горячим душем смывала с волос остатки розового геля и почти физически ощущала, как вместе с краской в трубу утекает какая-то часть ее самой. Ты не Д. Д.! Да, но разве Д. Д. не существует? Разве не ее Лэн поцеловал в щеку, и разве не Д. Д. аплодировали люди в «Аквэриан»?

Д. Д. существует. Может быть, она — какое-то извращение, но она существует. Она целиком захватила спальню в огромной элегантной квартире Джулианы. Спальня была декорирована в стиле двадцатых годов, а в стенном шкафу и выдвижных ящиках хранились платья и украшения довоенной поры. Д. Д. существует. Джулиана, как правило, показывалась на людях в новейших моделях из коллекций лучших дизайнеров.

Выйдя из душа, Джулиана вытерлась огромной мягкой простыней и высушила полотенцем голову. Из зеркала на нее смотрела она сама — светлые волосы, бледная кожа — до кончиков ногтей пианистка с мировым именем. Но в голове звучали аккорды Дюка Эллингтона, Эрла Хайнса и Эби Блэйка. Ее осеннее турне по Европе (Новая Зеландия была ни при чем) должно было освободить ее от Д. Д. Пеппер, снять это наваждение, потому что Д. Д. полностью овладела ею.

По крайней мере, так она говорила себе. Но, прилетев из Парижа двадцать четыре часа назад и не успев прийти в себя после долгого полета, она уже надела зеленое сатиновое платье пошива тридцатых годов и отправилась в «Аквэриан». Она ожидала, надеялась и боялась, что Лэн велит ей проваливать. Он не сделал этого. Он велел ей играть. И, Господи, она играла!

Ей было хорошо.

Чертовски хорошо.

Д. Д. Пеппер вернулась, и Джулиана опять не знала, как с ней поступить. Сказать Лэну правду? Или все-таки признаться самой себе? Что она, Джулиана Фолл, не кто иная, как свободная джазовая музыкантша с розовыми волосами, которую зовут Д. Д. Пеппер?

Она прошла в спальню и надела простую белую юбку от Келвина Клайна, строгую черную шерстяную рубашку и шерстяной жакет малинового цвета. Малиновые туфли Д. Д. подошли бы к ее костюму, но вместо них она выбрала свои черные итальянские ботинки и, пройдя мимо енотовой шубы, взяла черное кашемировое пальто. Сегодня она должна обедать с Шаджи, а если на свете существует что-то, чего Эрик Шаджи Шидзуми не поймет никогда, так это Д. Д. Пеппер. Шаджи был уникальным пианистом — необузданным, впечатлительным, нетерпеливым гением, который своим захватывающим исполнением заставлял публику изнемогать. Ему было сорок восемь, и за всю его долгую карьеру он подготовил всего одного ученика — Джулиану Фолл.

— Если он узнает о Д. Д., — вслух сказала Джулиана, ожидая лифт, — он отрубит тебе голову одним из своих настоящих японских мечей.

Он уже грозился сделать это в ответ на проступки гораздо менее серьезные, нежели исполнение джаза в ночном клубе в Сохо.