Огни притона - [5]

Вошел Валера в одних плавках, искоса глянул и стал рыться в шкафчике:

— Где у нее эти чертовы маковки…

— Валера, — поморщилась Люба, — я тебя умоляю, быстрее…

— Та сейчас. Только оденусь. Сдались ей эти маковки!

Когда Валера вышел, Аркаша выплеснул чай в раковину, быстро налил себе коньяку и выпил. Нога его дрожала, пятка выбивала об пол частую дробь.

— Ну вот, какие глупости, — укоризненно пропела Люба, — кушай лучше повидло.

Аркаша рывком поднялся со стула, подскочил к Любе и стал слюнить ей плечо.

— Ай-ай-ай, — настоящие вундеркинды так себя не ведут, — увещевала Люба, мягко откидывая голову Аркаши, — ну что, что особенного, это сиська, как у мамы…

У Аркаши, казалось, выросла третья рука, четвертая, пятая. Люба резко встала.

— Вот что, кореш, — другим голосом сказала она и налила полчашки коньяку. — А ну-ка выпей.

Аркаша решительно выпил и тут же, как по команде, обмяк.

— Молодая, — лепетал он — с чувственным оскалом… я с тобой не нежен и не груб…

Вошедший Валера, увидев эту сцену, захохотал, откупорил бутылку виски.

— Давай, Любаня. Извини. Зачем ты его напоила?

— Так ведь сладу нет, — нахмурилась Люба, отпивая глоток, — нет, не буду, башка трещит. А Зигота опять спит?

— Ну да, если доела маковку.

— Ты сказал, вы с одного двора, — кивнула Люба на потухшего мальчика, — так довези его до квартиры.

— Ну да, — улыбнулся Валера, — сдать папаше на руки? Так это туши свет, бей по выключателю. Я лучше прислоню его к двери, позвоню и слиняю, как последний пацан.

— А что у него за папаша?

— Прокурор Воднотранспортного района, ни больше, ни меньше. Железный большевик!

— А как его фамилия?

— Заславский, Роман Борисович.

— Понятно, — кивнула Люба и глянула на мальчика. — Между прочим, совсем не похож. На такси дать?

— Обижаешь, Любаня.

Валера подошел к Аркаше и поднял его за ворот рубашки.

— Пошли, прокурорыш. Сделай тете Любе ручкой.

— Ой, не надо, уже пытался, — морщась, засмеялась Люба.

За завтраком Гитлерша ласково глянула в глаза и попросила:

— Мама Люба, пусти в свободное плавание. На две недели.

— Куда это?

— Один штымп из Товарищества художников пригласил. Круиз по Крымско-Кавказской. На «России», шик мадера. Он, я так понимаю, керосинить будет с утра до ночи, как сапожник, а я поработаю. Отпусти, а? Я тебе денежку привезу.

— Да что я, изверг? Поезжай себе, заработай. А мне отдашь по среднесуточной.

— А я что, — проснулась Зигота, — буду одна пахать, как Папа Карло?

— Тебе же лучше, — рассмеялась Гитлерша, чмокнула Любу и принялась мыть посуду, напевая:

По морям и океанам

Нелегко пройти,

Но такой как ты желанной

В мире не найти…

Раздался звонок, Люба глянула на ходики, пожала плечами и пошла открывать. На пороге стоял бледный Аркаша, стиснув тонкими руками букетик «чернобривичков».

— С клумбы наломал? — усмехнулась Люба. — Ну, проходи, чего стал? Зина, поставь цветочки в воду.

Зина с трудом высвободила мятые стебли из пальцев скрипача и пропела:

В парке Чаир

Распускаются розы…

Девочки разошлись по комнатам. В кухне Аркаша, отказавшись сесть, нервно протер очки и сбивчиво объяснил, что ему стыдно за давешнее свое поведение, что ему ничего такого не надо, что он уважает Любу как личность, и он просит позволения иногда быть рядом, дышать с ней…

— Хорошо, хорошо, — торопливо перебила Люба, — садись, покушай.

Аркаша покорно ковырял вилкой голубцы.

— Я придумала, — помолчав, сказала Люба, — мы с тобой сейчас поедем в зверинец. Ты давно там не был?

— С детства, — улыбнулся Аркаша.

— Ой, как давно! Там, говорят, появился новый зебу.

Люба перекинула через плечо белую лаковую сумочку.

— Давайте, я понесу, — галантно предложил Аркаша.

— Молодой человек, — назидательно сдвинула брови Люба, — никогда не таскайте женских сумочек. Это неприлично. Как если бы вы несли, прости Господи, лифчик. Понял?

Аркаша покраснел. В трамвае он ринулся навстречу кондукторше и купил два билета.

В зоопарке было пусто. Несколько мамаш с детишками, кривляющимися возле обезьян, трое забредших колхозников внимательно разглядывали каждого зверя и качали решетки, проверяя их на прочность, один пьяный норовивший оплевать верблюда.

Звериный запах обрадовал Любу, он напоминал запах скотного двора в ее селе Карманивка. Аркаша поначалу куксился, исподлобья поглядывал на драную волчью пару, на клетку с лисой, которой не было — она забилась от жары в деревянную нору.

Он не совсем понимал, зачем он здесь, и ловил себя на мысли, что эта незнакомая тетка пахнет зверем, как эти степенные колхозники, как этот плюющийся пьяный. Он подозревал, что она привела его сюда сознательно, чтобы унизить, указать на возраст, поставить вровень с этими детишками.

— Ну, где же ваше зебу, — враждебно спросил Аркаша.

— Будет тебе зебу. А что, кенгуру тебя не устраивает? — она прочла:

Исполинский кенгуру

Macropus giganteus

Семейство прыгающих.

Родина — Австралия.

Зебу оказался обыкновенным серым быком, только горбатым. Аркаша неожиданно развеселился: да она сама такая же, не знает ничего.

Они весело ели мороженое, весело пили газировку с сиропом. Больше всего им понравился хозяйственный двор в дальнем конце зоопарка. Там стояли копны сена, и пасся на свободе настоящий ослик. У Аркаши вновь вскружилась голова. Он призвал было Любу посидеть в стогу сена, даже, изображая удаль, неуклюже плюхнулся в него, но Люба подняла мальчика за руку и сказала, что это строго воспрещается. Аркаша понял, что отличиться может только на своей территории, но не приглашать же ее в концерт.