Огни маяка - [10]

— Разрешите идти, товарищ лейтенант? — утомившись ожиданием, попросился Саша, посчитав, что Мерннчий о нем попросту забыл.

— А как, кстати, звать вашу матушку? — по-видимому, не дослышав и бережно складывая прочитанное письмо, вдруг спросил Мерничий.

— Анна Андреевна,- быстро ответил Саша, взглянув на лейтенанта подозрительно, исподлобья.

— Странно, значит, я ошибся. Идите! — задумчиво и негромко сказал лейтенант и уже гораздо громче повторил: — Странно! Я почему-то считал, что Анна Филипповна. Ну, словом, можете быть свободны!

Мерничему, конечно, было ясно, что Саша и Андрей родные братья. Понял он также, почему Саша так упорно отрицает это.

* * *

Медленно отсчитывались справа по борту кружки и цифры на наружной стенке гавани — вся нехитрая штурманская кабалистика, назначение которой — обеспечить кораблю уничтожение девиации.

— Н-да, Андрей был бы сейчас па месте,- истово, со вздохом сказал Фома Фомич Мерничий, опуская бинокль.

Черные шары на реях показывали средний ход, и уже быстрее прошли по левому борту створные маяки. Пенилась серая вода.

Курс корабля был в море, на комендорские стрельбы.

Для Фомы Фомича стрельбы всегда существовали конкретно-курсовыми углами: ВИРом, суммой поправок на боковой или попутный ветер, на влажность пороха, на неопытность комендоров и многим другим, все в этом же роде, заслоняя от него весь внешний, необстреливаемый, неартиллерийский мир.

В отличие от большинства старших корабельных артиллеристов, Фома Фомич никогда не говорил: «Я бил, я вел пристрелку, мой ВИР», а всегда: «Мы имели накрытие, мы взяли противника в вилку, наш ВИР» и так далее — всегда во множественном числе. Но такого контакта и взаимопонимания, такой ясности и простоты, как было с покойным Андреем Ивановым, Мерничий уже давно ни с кем из своих первых наводчиков не мог достичь.

Как будто бы не он один выводил поправки по таблицам, не он корректировал стрельбу по первым всплескам, и не покойный Андрей Иванов держал врага точно на скрещивании нитей оптического прицела и по ревуну, секунда в секунду, обрушивал ему на голову выработанный ими вместе снаряд.

«Видимость преотличная, цель сама идет…» — вспомнил Фома Фомич любимую поговорку старшины Иванова и грустно усмехнулся.

После того сумрачного дымного рассвета, когда «Фокке-Вульф» штурмовали их миноносец дважды подряд и Андрея унесли с полубака с прострелянной головой, Мерничий сам как будто бы стал на один глаз хуже видеть и не так быстро рассчитывать в уме поправки.

Во время работы они редко и мало разговаривали друг с другом — того Иванова не надо было ни о чем ни предупреждать, ни особо инструктировать: у него видимость всегда была «преотличной», и цель «сама шла» на скрещивание нитей прицела.

— Да, тот Иванов был бы на месте,- в третий раз с сердцем повторил Мерничий, помолчал и горько прибавил:- А молодые… Что ж? Они и есть молодые. «Одной-то любви к делу мало. Нужны умение, сноровка, талант…» — мрачно подумал Мерничий, сунул в карман таблицы стрельбы и, застегнувшись на все пуговицы, вышел из каюты.

Первым, с кем он столкнулся на мостике, был старик Хомяков, начальник училищного арткабинета, разговаривающий с командиром корабля, окончившим училище на четыре года раньше Мерничего.

— Здравствуйте, дорогой Егор Александрович! Рад вас видеть в добром здоровий! — искренне сказал Фома Фомич и тут только заметил на плечах старика лейтенантские погоны.-С производством вас! К нам на поход пожаловали?

— Здравствуйте, товарищ лейтенант! Спасибо. Да вот, как говорится, пожаловал. Инспектировать комендорские стрельбы. А то многие, как говорится, «отклонения» допускают. У вас, полагаю, этого фиксировать не придется? — совсем так же, как пять лет назад перед уроком, и начальственно и чуть-чуть застенчиво, спросил старик и погладил левую щеку, а это значило, что он волнуется.- Да-с, я давно уже не преподаю,- все же сказал он, хотя Мерничий ни о чем его не спрашивал.

— Полагаю, что не придется, товарищ лейтенант,- сказал Фома Фомич: — комендоры, товарищ лейтенант, как и всюду, молодые, в остальном же все нормально.

— Ну, вот и хорошо. Молодость — это тоже нормально.

Старым п запас пора. Иванов-то у вас служит? — справился старик.

— Один Иванов служит, товарищ лейтенант,- совсем Безразлично сказал Фома Фомич и про себя добавил: — «Ишь ты, уж услышал…»

— Что же, это Андрея-то Иванова…

— Говорит: однофамилец,- все так же безразлично сказал лейтенант и покосился на море: буксир военного порта, крикливый и черный, как грач, уже тянул к отмели три комендорских щита.

— Так-так… Ну, что же, посмотрим, постреляем, товарищ Мерничий,- сразу перехватил взгляд лейтенанта в сторону щитов и вспыхнувшую в его голосе досаду, неизвестно чему радуясь, сказал Хомяков,- попробуем молодых. Ох-хо-хо, стариками-то все будем, а вот молоды ми-то уж извините…- и опять другим, официальным тоном обратился к командиру корабля: — Прикажите приступить к комендорским стрельбам, товарищ капитан третьего ранга.

— Будет исполнено, товарищ лейтенант. Намерены проверять по тревоге? — почтительно козыряя, ответил командир,

— Можно и по тревоге,- сказал инжектирующий, доставая перетянутый резинкой блокнот.