Огненный рай - [97]

Приветствия толпы были очень сдержанными. Генри радостно хлопал в ладоши, смех Бетани смешался с одобрительными криками Джастиса.

— Это волшебный конь, — заметил конюх, отводя взмыленного коня в сторону, чтобы тот остыл.

Бетани Уинслоу Маркхэм, поразившая гостей тем, что поставила свои чувства к мужу выше лоялистских принципов, словно девчонка, бросилась бегом через зеленую поляну и в одно мгновение оказалась в его объятиях. Они стояли рядом с черным жеребцом, ставшим навсегда легендой.

* * *

Освещенный июньским солнцем, в окружении шелестящей морской травы, шума волн и крика чаек, летающих над морем и пенистыми волнами в поисках добычи, в убежище среди скал сидел Эштон, в своем любимом, начиная с детства, месте, а сейчас к тому же и безопасном — английский патруль, регулярно объезжающий остров, пока не обнаружил это укрытие.

Он готовил коммюнике на французском языке, которое сделает ненужными услуги подставной фирмы «Ортале и Си». С заключением союза с Францией Эштону не нужно будет тайно доставлять патриотам взрывчатку Лавуазье: ранее французы не могли открыто помогать американцам, поэтому была создана эта мифическая компания.

Ему будет скучно без своего нового французского друга, розовощекого Ламораля, оформлявшего заявки на взрывчатку с беспечностью пекаря, принимавшего заказы на хлеб.

В настоящее время еще один план занимал мысли Эштона: два месяца назад выиграв Корсара, он решил доставать и подготавливать лошадей для Континентальной кавалерии. «Это совершенно невозможно, — твердили тогда члены комитета, — настоящее самоубийство: преступная деятельность прямо под носом у «красных мундиров» — воровать их лошадей, тренировать необъезженных фермерских коней, а затем всех их переправлять в Провиденс, занятый повстанцами».

Эштон работал на ферме «Миддлтаун», принадлежащей Гейлорду Парсону, такой заброшенной, что даже англичане не стали ее занимать. Позади фермы, в наскоро сооруженном загоне, уже паслись первые четыре лошади: одна — спокойная, фермерская; вторая — гнедой полукровка с длинными упрямыми ушами; третья — небольшая и покладистая, уважавшая русский чертополох. Самые же большие надежды возлагались на четвертого коня, добытого с большим риском — Эштон украл его прямо со двора здания суда. Всей этой разношерстной и разномастной компанией командовал Корсар.

У Эштона от волнения перехватило горло, когда припомнилось, как Бетани бросилась к нему в объятия после скачек. Ее податливое тело и согретые солнцем волосы вызвали у него такое сильное желание, что перехватило дыхание. Это стало мгновением исцеления, пробившим брешь в стене отчуждения. Но затем, как бы по взаимному согласию, они отстранились друг от друга, и реальность мгновенно заполнила образовавшуюся было брешь. Подошел ее страж, настроение у Бетани упало, и с тех пор он не видел своей жены.

Вдруг Эштон замер, разглядев знакомую фигурку на выступе над обрывом — грациозно сидя на серовато-коричневой кобыле, Бетани направила ее вниз по узкой тропинке. Послеобеденное солнце, просвечивая насквозь ее волосы, золотило светлые пряди. У него стало горько на душе.

— Ты выглядишь так, как будто весь мир преследует тебя, Эштон, — задумчиво заметила она. — Когда-то эти же слова ты сказал мне. Три года назад, таким же летним днем.

Бетани соскочила с седла, привязала лошадь, сорвала цветок шиповника и приблизилась к нему, с естественной соблазнительностью покачивая бедрами. Его пальцы сжались в кулаки. Она легко коснулась цветком его груди.

— И ты был прав: казалось, весь мир преследовал меня — родители настаивали выбрать приличного мужа, но мне хотелось только тебя. Глупо с моей стороны?

— Трудно ответить на этот вопрос. — Он едва узнавал собственный голос. Ее глаза наполнились грустью.

— Я много узнала с тех пор. Любовь. Предательство. — Ее слова разрывали сердце; хотелось бы исправить эти годы, он сожалел о причиненной ей боли.

— Я танцевал с тобой в тот день.

— Теперь ничего не исправишь танцем.

— И поцеловал.

— А я влюбилась в тебя.

В следующее мгновение она оказалась в его объятиях — он целовал ее лицо и волосы, наслаждаясь близостью. Нежные лепестки шиповника смялись между напряженными телами; и цветок, и их одежда упали на песок. Эштон, забыв обо всем, кроме любви, поразился несовершенству собственной памяти: как можно было забыть мягкость и аромат ее кожи, шелковистость волос, приливы страсти и горячие объятия? Ее дыхание сделалось прерывистым, похожим на рыдание.

— Боже, — прошептал он, — что с нами произошло, Бетани?

Дрожа, она отстранилась от него, медленно оделась. Взглянув на лошадей, не ответила на его вопрос.

— Готовятся для Континентальной кавалерии, не так ли?

— Откуда тебе это известно? — потребовал он ответа.

— А этот мерин принадлежит лейтенанту Ярову, не так ли? В самом деле, Эштон, у Михаила Ярова необузданный темперамент — он чуть не придушил подчиненного, когда обнаружил пропажу. — Бетани снова взглянула на гнедого. — Нетрудно догадаться: ты дожидаешься темноты, чтобы проскочить мимо английских фрегатов. Девять вечера — самое удобное время. Думаю, ты уже изучил расписание патрульных служб, правда?