Огненный пес - [11]

Судья, роясь в бумагах, промямлил:

— Посмотрим, любезный… Посмотрим… Итак, вас зовут Катрелис Эспри, вы домовладелец, родились второго июля тысяча восемьсот пятнадцатого года, в Бопюи, в Вандее, вы законный сын Катрелиса Роже и Боревуар Элизабет, супруг Жанны Шаблен, отец четырех детей, ныне здравствующих, рожденных также в Бопюи, проживающий постоянно на мельнице Гурнавы, в лесу Пэмпонта, в департаменте Морбиан… здесь присутствует… Так это вы, Катрелис, не так ли?

— Да, это я. Опозоренный и даже потерявший право зваться «господином» за то, что убил две тысячи волков в этом краю, не так ли?

Судья словно взбрыкнул. Его руки обрушились на папку с промокательной бумагой, и перо выскочило из чернильницы. Лицо этого вершителя правосудия сделалось темно-лиловым. Рот округлился анальным отверстием на восклицании «О!», которое застряло в нем, отказываясь выходить.

— Я имею честь быть маркизом Эспри де Катрелисом, — продолжал говорить старик (он распрямился и потому стал казаться еще более высоким), и вопреки всему мне нравится жить на мельнице. Не судите о людях по внешности, сударь. Это, по меньшей мере, опрометчиво.

— Речь идет, — просвистел прокурор, — о нарушении правил охоты, а не о праве наследования дворянского звания.

— Нарушение правил охоты еще не преступление, оно не может запятнать честь человека.

— Вы признаете, однако же, тем самым, что совершили нарушение?

— Я признаю правдой рассказанное этими двумя славными малыми (и он пальцем указал на сторожей охотничьих угодий), которые попусту болтались на перепутье Понтю в Бросельянде.

— Теперь этот лес носит название Пэмпонт.

— Старое мне больше по вкусу, как и наши добрые старые лье вместо километров.

— И охота как ваша исключительная привилегия?

Господин де Катрелис посмотрел на прокурора. Несколько секунд их взгляды противостояли друг другу. Дело принимало скверный оборот. Судья снова постучал пальцами и сказал:

— Хорошо, вы можете объясниться, господин де Катрелис. И успокойтесь, суд вовсе не враждебно настроен по отношению к вам, но существует порядок…

— Я совершенно не нуждаюсь в успокоении. Хотя я живу в лесу и достаточно далеко от других людей, но привык не бояться никого и ничего. Что же касается намерений суда по отношению ко мне, мне это совершенно безразлично.

— Неужели?

— Поистине, господа. Повторяю: я убил две тысячи волков в Бросельянде и на песчаных равнинах Ланво. Таким образом, удовлетворяя свою страсть к охоте, я делал это на благо ближнего своего.

— Две тысячи волков! — удивился прокурор. — Это звучит, но кто это может подтвердить? Свидетелей нет. Муниципальная магистратура, где вы просили засвидетельствовать ваши охотничьи успехи, не сочла нужным сделать это.

— Приходите ко мне на мельницу, и вы убедитесь сами, что к дверям конюшни и гумна прибиты правые передние лапы двух тысяч волков…

— То, что неоспоримо засвидетельствовано по данному делу показаниями сторожей господина де Гетта, так это факт вашей охоты на чужой земле без разрешения. Это то, что…

Судья перебил прокурора:

— Господин де Катрелис, отвечайте по существу разбирательства. Вначале нам надо уточнить дату рассматриваемого происшествия.

— Это было девятнадцатого сентября. Я настиг этого волка почти на берегу ручья Аффа, на моей охотничьей территории. Разве не знаете вы, что трехлетний волк может без труда покрыть пятьдесят и более лье за один день? Это меня и вовлекло в прогулку. Ведь ничто не мешает волку убежать на участок моего соседа. Неужели вы считаете, что возможно остановить свору, когда она летит сломя голову и уже почти настигает цель?..

Его взгляд был полон удивительного огня. Столь же пылким был и голос. Жесты стали властно-красноречивыми.

— Но он же затевает тяжбу! — проскрипел прокурор. — Пусть говорит только по существу!

— …Волк, слишком отъевшийся, задыхался. Накануне я подложил ему барана, специально для того, чтобы он наелся до отвала и отяжелел. Итак, у него уже появились все признаки усталости, он почти позволил собакам догнать его и вцепиться в его шкуру. Я был вынужден несколько раз огреть его кнутом, чтобы заставить бежать быстрее, отдавая последние силы. Потом я встретил этих двоих, которые хотели остановить охоту, потому что я был во владениях господина де Гетта. Какое издевательство!

— И что же вы тогда сделали?

— Я погладил бока Жемчужины шпорами. Жемчужина — это моя кобыла.

— Таким образом, вы не отрицаете фактов?

— Я отрицаю, что нарушил закон. Я имел право.

— Но какое, господин де Катрелис?

— Право преследовать. Оно мне принадлежит без каких-нибудь ограничений, тем более что я истребляю вредных хищников.

— Вы можете занять свое место.

Господин де Катрелис пожал плечами, вернулся на свое место и сел между пьяницей и браконьером. Все время, пока адвокаты говорили в защиту, а прокурор требовал наказания, его длинные пальцы теребили бороду, а сам он смотрел поверх судей и поверх «Правосудия, преследующего Преступление», на большое распятие, нависавшее над залом. Казалось, он говорил Христу: «А ты, что ты здесь делаешь? Ну что ты здесь делаешь?»

* * *

В конце концов суд принял весьма гуманное решение — хотя и признал маркиза виновным, но приговорил его к одному франку штрафа и оплате судебных издержек. Когда судья огласил приговор, господин де Катрелис воскликнул: