Огненный остров - [43]

— Совсем дитя отощало, — закончил Петухов свой рассказ. — Рядом бой, и не мог я его там оставить. На уговоры не поддавался, еле унес на руках.

Озерова привела ко мне Николку. Было ему на вид лет шесть-семь. От еды и тепла мальчика разморило. Я уложил его на свою койку.

— За эту находку получишь медаль, — сказал я сержанту. — Не стыдись рассказывать людям, за что тебя на «Баррикадах» медалью наградили. Хотя ты и молод, Коля, но стал уже вроде крестного отца.

Все ушли, а я долго смотрел на спящего ребенка, на его стоптанные сандалетки. Лютует зима, а мальчонка в коротких штанишках. Острые локотки выпирают из рваных рукавов свитера. Давно не стриженные русые волосы, отмытые и расчесанные медсестрой, разметались по тонкой шейке с синими прожилками. Глаза закрыты, а ресницы пугливо вздрагивают и во сне. Дитя войны, сирота… Мы и его муки учтем в час возмездия!

О найденыше узнала вся дивизия. Тщетно пытались мы напасть на следы матери Николки. По всей вероятности, она погибла у переправы во время бомбежки. Николка быстро свыкся с новой обстановкой и не хныкал, хотя валенки были ему непомерно велики, а шапка-ушанка болталась на голове. Зато карманы его фуфайки, доходившей до щиколоток, всегда топорщились от солдатских подарков. Разведчики подарили ему костяной свисток с длинной цепочкой, губную гармошку, никелированную зажигалку и даже наручный компас. Заглянет, бывало, в наш блиндаж солдат и сунет Николке маленький кусочек сахару. Пил солдат кипяток «вприглядку», чтобы сберечь сахар для ребенка. Но не было для Николки никого дороже крестного отца — разведчика Петухова. Тот, бывало, говорит своему тезке:

— Скоро на «Баррикадах» побьем фашистов, полковник даст нам машину, и поедем мы с тобой по окрестным деревням маму искать. Найдем! А после войны заберу я тебя в Москву. Мне и тебе учиться надо. Я в институт пойду, ты в школу. Не пропадем.

Не сбылась мечта сержанта Николая Петухова…

Как только Волгу сковало льдом, мы отправили Николку на левый берег. Трогательным было расставание с мальчиком, которого полюбила и усыновила дивизия. Мы готовились к наступлению, и, как ни просил Николка, оставить его при штабе я не мог. Из тыла дивизии мне сообщили, что портной и сапожник одели и обули мальчика как подобает юному гвардейцу славной дивизии, и начальник медслужбы увез Николку в Саратов, чтобы определить в детский дом.

Фамилию мальчика я запамятовал. В шутку мы звали его Николаем Николаевичем, так как он помнил имя отца своего Николая.

Сейчас Николаю Николаевичу идет четвертый десяток, возможно, он отзовется, прочитав эту книгу.

Гитлеровцы оборонялись с отчаянной решимостью. И дело здесь было не только в свойственной немецкому солдату приверженности к неукоснительному выполнению приказов командира.

Гитлеровские пропагандисты не жалели труда, чтобы посеять в душе солдат 6-й немецкой армии, уже знавших об окружении, страх и надежду. Страх перед русским пленом и надежду на вызволение из сталинградского котла, обещанное самим фюрером. Вот почему только к исходу января сорок третьего года, когда фашистские солдаты своими глазами увидели агонию армии Паулюса, они повалили в плен и на нашем участке. А до этого мы полтора месяца вели тяжелые оборонительные бои.

Наступление начал полк Печенюка и продвинулся всего на тридцать-пятьдесят метров. Для нас тогда имели значение и эти отвоеванные метры. Однако достались они слишком дорогой ценой. Я приказал атаку прекратить.

Мы решили изменить тактику наступления и создали в каждой роте штурмовые группы, численность которых определялась командиром в зависимости от объекта атаки.

В каждом полку воссоздали на ящике с песком макет местности и будущего объекта для штурма. Ничего особенного в этом не было. И все же нам удалось создать благоприятные условия для действия штурмовых групп, усыпив бдительность противника.

А добились этого, выработав у противника условный рефлекс на определенный сигнал. Для этого послали на остров Зайцевский двух офицеров — артиллериста и связиста — с задачей выбрать место, с которого можно видеть пускаемые ими ракеты одновременно противнику и нашим частям. Как только с командного пункта дивизии карманным фонарем подавали невидимый врагу сигнал, над островом взмывали ввысь три красные ракеты. Тотчас следовал десяти-пятнадцатиминутный огневой налет по огневым точкам и засеченным нашими артиллеристами блиндажам противника.

Сначала противник огрызался артиллерийским огнем. Но постепенно привык, убедившись, что красные ракеты не предвещают атаки и служат только сигналом для артиллеристов. Чтобы избежать потерь, вражеские солдаты по этому сигналу уходили в укрытие на время огневого налета. Показания очередного пленного подтвердили то, на что мы рассчитывали.

— Когда взлетают ваши ракеты, — заявил он, — мы уже усвоили, что русские откроют огонь на десять-пятнадцать минут. Артналет прекращается — и мы занимаем свои позиции.

Условный рефлекс действовал положительно. Осталось только использовать его.

В 4 часа 40 минут 21 декабря с острова Зайцевский подали тот же самый сигналено в данный момент он имел другое значение. По этому сигналу наша артиллерия открыла огонь по артиллерии, минометам и вероятным подходам из глубины резервов противника. А штурмовые группы без единого выстрела в быстром темпе атаковали боевые порядки противника. Уничтожая огневые точки и живую силу врага, продолжали продвигаться как можно дальше вперед.