Огненный остров - [45]

После приема Военным советом армии с командного пункта я направился на левый берег Волги. Отменно помылся, крепко проспал всю ночь. Даже боль в желудке, донимавшая меня на «Баррикадах», на сей раз немного поутихла и особо не давала о себе знать. Хорошо отдохнув, утром направился к артиллеристам.

Пехотинцы на переднем крае не раз вспоминали добрым словом пушкарей и минометчиков. Теперь была возможность лично поблагодарить мастеров меткого огня. От батареи к батарее сопровождал меня командир артиллерийского полка майор Соколов. Перед выстроившимся расчетом одного из орудий он остановился, скомандовал:

— Федоровы, ко мне!

Не торопясь, но широким шагом к нам подошли два рослых артиллериста — молодой и уже в летах.

— Командир орудия сержант Федоров Петр явился по вашему приказанию! — доложил младший.

— Заряжающий — ефрейтор Федоров Василий! — представился старший.

Майор Соколов не без гордости пояснил:

— Отец и сын. Сын командует, отец подчиняется.

И тут, к досаде майора, получился конфуз. Старший Федоров обратился ко мне с просьбой перевести его в другой расчет. Косясь на сына, стал жаловаться:

— Служба службой, но уж больно суров сержант. Со всех один спрос, а с меня — вдвойне. Кому и втерпеж, а мне — никак.

Хотя я и сказал старшему солдату, что с таким вопросом он должен обратиться к командиру огневого взвода, однако, оставшись наедине с майором, посоветовал пойти навстречу заряжающему. Неудобно, видно, отцу подчиняться сыну…

Я снова встретился с артиллеристами Федоровыми, вручая им награды после боев в Сталинграде. Представляя награжденных, майор Соколов опять с гордостью докладывал:

— Отец и сын. Сын командует, отец подчиняется.

Старший Федоров виновато улыбнулся. Его, оказывается, перевели в другой расчет, но там, по разумению бывалого солдата, и порядок оказался не тот и сноровка в стрельбе иная, непривычная. Помаялся Василий Федорович, покаялся перед командиром взвода и снова попросился в расчет к сыну.

— А кто командовал в бою, за который награду получаете? — спросил я заряжающего.

— Сын командовал, сержант Федоров Петр.

— Значит, служить вам в одном расчете до самой победы. Тогда уж распрощаетесь с пушкой и вернетесь домой.

— Вот-вот! Дома я ему субординацию покажу! — пригрозил Федоров-старший, посмеявшись в гвардейский ус.

От артиллеристов я поехал в подразделения тыла и, как только стемнело, по льду Денежной Воложки вернулся на командный пункт дивизии.

^{Секретарь Баррикадского райкома партии Ф. П. Котов.}

С нами не порывало связь партийное руководство Баррикадского района, и когда части дивизии прорвали оборону противника и соединились с 95-й стрелковой дивизией, к нам пришел второй секретарь Баррикадского райкома ВКП(б) Федор Павлович Котов с группой рабочих, которые очень желали оказать необходимую помощь нашим частям.

Голод царил в стане врага.

Кольцо окружения неумолимо сжимается. Послушный фюреру Паулюс не принял условий капитуляции, предложенных советским командованием. За это расплачивались теперь его солдаты. «6-я армия окружена. Вашей вины, солдаты, в этом нет». Начав так приказ войскам, Паулюс не назвал истинных виновников катастрофы, на которую обречена его армия, да и он сам. Заканчивался приказ воззванием: «Держитесь! Фюрер выручит вас!»

Об этом приказе мы узнали позже. Авантюра Гитлера и его генералов с деблокированием 6-й немецкой армии, их тщетные усилия снабжать окруженных боеприпасами и продовольствием по воздуху — все это тоже стало известно гораздо позже. Но под Калачом, где сомкнулось кольцо окружения, аукнулось, а над Волгой, на «Баррикадах» и на других участках гитлеровской армии откликнулось.

Плененный разведчиком Николаем Петуховым немецкий солдат пулеметной роты сообщил, что их командир капитан Ньютман отдал приказ без команды не стрелять и резко сократил норму патронов на каждый пулемет. Поступали к нам и другие сведения, наглядно показывающие, какое влияние на противника, ведущего боевые действия в заводском районе, оказывают сокрушительные удары советских армий по находившимся в сталинградском котле.

Александр Пономарев привел в штаб дивизии пленного, весь вид которого служил убедительной иллюстрацией к тезису «Гитлер капут». На ногах у гитлеровца было нечто напоминающее огромные валенки на деревянных подошвах. Из-за голенищ вылезали пучки соломы. На голове, поверх грязного ситцевого платка — дырявый шерстяной подшлемник. Поверх мундира — женская кацавейка, а из-под нее торчал кусок лошадиного мяса. Придерживая левой рукой «драгоценный трофей», пленный козырял каждому советскому солдату и звучно выкрикивал:

— Гитлер капут!

Сдавая «языка» майору Батулину, разведчик Пономарев смущенно пояснил:

— Не глядите, что такого дохлого приволок… Он фельдфебельское звание имеет. У них сам фюрер в фельдфебелях ходил, а у этого еще и фамилия какая-то мудреная.

Пленный охотно поведал то, что нам давно уже было известно. Никакой ценности его показания не представляли, и запомнился этот фельдфебель лишь потому, что был взят в плен при любопытных обстоятельствах.

За передним краем на ничейной полосе лежал лошадиный труп. Однажды ночью при свете пущенной кем-то ракеты наши бойцы увидели двух немецких солдат, которые бежали от мертвой лошади к своим траншеям. Гитлеровцы что-то волокли за собой. А утром стало ясно, чем занимались ночные «охотники»: они вырезали огромный кусок конины.