Огненный крест - [5]

Полусонный еще взор вбирал в себя телефонные и электрические провода, и снующих воробьёв, и диковинные тропические цветы, выпирающие из решеток железных изгородей.

Рассвет наступал стремительно, как и всюду в тропиках, знакомых мне по прошлым дальним плаваниям. Но они, эти рассветы, запечатлелись во мне – больше среди океанских зыбей, над палубами сухогрузов и танкеров. А здесь, вот слышу, знакомо опять же, по-деревенски пропел неподалеку петух, занялась лаем собака, прошумели первые машины.

Душа, сознание еще полны вчерашним. Этой радостной встречей в аэропорту имени Симона Боливара, на самой кромочке берега Карибского моря. Приземлились, вышли на жаркий бетон аэродрома, прошагали уже вольготной ватагой в зданье аэровокзала, где вновь, как и в салоне самолета, обдало кондиционированной и желанной прохладой. Поднялись по эскалатору и тут сразу родная речь, родные славянские лица. Объятия, крепкие рукопожатия. Добрался! Я в Южной Америке!

Это мой школьный друг Юра Ольховский! – знакомил меня Георгий Григорьевич Волков (к нему я приехал по вызову, оформленному в посольствах и в милициях-полициях, как уж водится в таких случаях!) с человеком гренадёрской выправки. Всё это улыбки-рукопожатия-объятия – заполняло мгновения встречи, одним из них было явление яркой девушки-мулатки в красном строгом костюме. Она с улыбкой забрала у меня загранпаспорт, который, изготовясь к ожидаемой процедуре оформления прибытия, держал я едва ли не в зубах. Словом, прекрасная девушка унесла мою «краснокожую паспортину», чтоб проштамповать в ней соответствующие отметки, а встречающие заметили опять же с улыбкой:

– Тебя, Коля, встретила самая красивая девушка Каракаса!

– Благодарю! Я уже понял и оценил это!

Процедура с «паспортиной» теперь совершалась без меня, где- то в недрах аэровокзала, и заняла, как вспоминалось потом, неслыханно краткие мгновения, из которых я сумел запомнить лишь улыбку красавицы в строгом костюме, а потом ощущение уверенности при вновь обретенных «корочках» с золотистым гербом далекого теперь родного Союза.

Но надо было еще получать чемодан, он, успел я заметить, ехал уже по транспортёру.

– Ну так беги, получай! – поторопили встречающие.

На выходе из просторного и гулкого – высоким пространством над головой – зала получения багажа меня остановил полицейский:

— Декларасьён?

— Там! – ткнул я пальцем в пространство, оставшееся за спиной, где были слышны гулы приземляющихся и взлетающих самолетов, где остались встречающие меня русские, и где все еще вертелся круговой транспортер с чьей-то дорожной поклажей.

Полицейский кивнул, словно понял моё русское «там», проходи, мол. Но остановили опять, заставили нажать кнопку, вспыхнула зеленая лампочка. О кей, всё в порядке. У парня, что стоял впереди меня, загорелась красная, парня вернули на дополнительную проверку. О, знаю эти таможенные придирки! Скажем, на ленинградской или дальневосточной (находкинской) угрюмой таможне, где распетрушивали тебя едва ль не донага – в поисках чего там «запретного». Вот уже прошли, управились с показом ввозимого твои друзья-мореманы, а ты стоишь дурак-дураком над своим растерзанным чемоданом, так любовно уложенным и «запечатанным» прочной лентой лейкопластыря в каком-нибудь последнем – перед прибытием в Союз – порту, Бремене или Иокогаме...

Едва сделал шаг на выход из таможенного пространства, как в дверях громогласные, экспрессивные мужики подхватили мой чемодан. Что, опять проверка? Пограничники?.. Господи, это ж таксисты! Как сразу не распознал «характерные», нагловатые повадки! Да, всё как у нас. Как у нас...

– Сеньоры! Муча грация! Большое спасибо! Сам разберусь!

Мои русские венесуэльцы поджидали уже на «нейтральной» территории. И мы вышли в банную жару полдня, к машине Волкова. Он сунул ключ в отверстие увесистого амбарного замка, висевшего на руле, погремел крупной собачьей цепью, соединяющей баранку руля и педаль акселератора, усмехнулся, отвечая на мой удивленный, вопросительный взгляд:

– А – чтоб не угнали!

Одну машину у деда Жоржа (так мы называли его, когда он полгода назад приезжал в мою Тюмень), как он рассказывал, просто отобрали. Невинно-нагло, по-латиноамерикански – приставили к виску револьвер: вылезай, будь добр! А куда денешься, пришлось вылезать. Хорошо еще, что не сказали: «Подвинься!» Это чревато большими неприятностями: вывезли бы за город, в худшем случае – пристрелили, в лучшем – выкинули живым на обочину. Но и тогда угонщиков – ищи-свищи. В соседних странах Колумбии или Бразилии, где о-о-очень «прозрачные» границы...

Волков вырулил на просторную асфальтированную дорогу и мы почти сразу полезли в гору. Склоны её в пожухлой растительности, свисающей длинными нитяными начесами, которые, как поясняют мои спутники, называются по-местному «волосами индейца». Эта трава, то есть «волосы», с мощной корневой системой, укрепляет земляные склоны гор, препятствует оползням. Но вот-вот должен наступить сезон дождей. Все зазеленеет, буйно пойдет в рост. Набрякнут влагой степные и горные травы. Притихнут пожары, которые, по утверждению Волкова, «никто не тушит». Их дымы там и там возносятся в отдаленных горах.