Огненная река - [41]

Я тайком наблюдал за ним и знал, что он умрёт.

Как-то он приехал домой в отпуск из части с убитым волком на плече.

Он упорно твердил, что это волк, настаивал на этом, но это точно была собака со следами пули в боку.

Мы наточили ножи, разожгли печь, опалили шерсть, приготовили и съели её. Мы обнажали свои дёсны в оскале, как волки, облизывали кости красными длинными языками и высасывали из них мозг. А он хлопал себя по животу, длинно отрыгивал и говорил: «Вы знаете, я долго думал, где устроить свадьбу. Думал, думал и пришёл к решению, что лучше всего церемонию провести в церкви. Я нашёл одну церковь. Как вы знаете, там бывает очень тихо, если зайти в будний день. Я не знал, с кем я должен поговорить, ходил по пустой церкви большими тяжёлыми шагами из угла в угол, то садился на скамейку, то ложился на неё. Представляете, именно в этот момент меня обнаружил пастор. По-видимому, он решил, что я вор, который пробрался, чтобы украсть подсвечники, как Жан Вальжан, и заорал на меня грохочущим, как раскаты грома, голосом: „Кто ты такой?“ Мне было так неловко и стыдно перед ним, что не нашёл в этот момент подходящих слов и просто ответил: „Я грешник“».

Он рассказывал, и мы хихикали, как настоящие безбожники.

Затем он отправился на войну. Пришла открытка, где он писал, что там всё время идут дожди. Как будто доказывая это, по написанному растекались чернила, вызывая у меня ощущение, что по его словам стучат капли дождя. А потом он вернулся без ног, а еще три месяца спустя покончил с собой, выстрелив себе в голову из охотничьего ружья.

Он умер на теннисном корте. Как он добрался туда без ног? Когда я увидел, как на мокрой земле, где растаял снег, загустевает его кровь, становясь цвета глины, меня стало рвать.

Я специально выбрал для него маленький гроб.

После его смерти ни я, ни она не говорили о нём. Она, видимо, была очень рассержена. Она не могла ему простить такую измену.

После того как мы его кремировали, я хотел, чтобы она ушла.

Я ей много раз упорно повторял, что она не обязана оставаться со мной, говорил, чтобы она нашла себе другое жильё и уходила.

Но она отвечала на это спокойно: «Ничего, скоро я привыкну. Люди обычно привыкают к любым обстоятельствам, не так ли?»

Кто же так тихо ходит по террасе, ступая осторожно, как кошка? Кажется, дверь не плотно закрыта, от ветра она постоянно хлопает.

— Кто там, на террасе? — закричал я.

В ответ я услышал, как что-то невнятно пробормотала Субун.

— Что ты там делаешь?

— Я же сказала — снимаю бельё.

Шаги стали громче. Мне показалось, что в дом проникла толпа воров, и они, не сняв обуви, хозяйничают в доме.

— Кто там ещё кроме тебя? Не открывай дверь!

Страх, простой первобытный страх, без всяких сложных чувств, внезапно охвативший меня, вызванный шарканьем кого-то в кухне, плавал в воздухе, как мыльные пузыри, и прилипал ко всем предметам. Я прижал руки к груди, съёжился и подтянул ноги к животу. Так я хотел уменьшиться, занять как можно меньше места, превратиться в зародыша. Но этого было недостаточно, чтобы защититься. Я растянулся на полу и пополз. Как же я не успел запереть дверь! Дверь снаружи открылась, и Субун просунула внутрь свою голову.

— Что ты собираешься со мной сделать?

— Что ж ты мешаешься, старик? Ты ведь даже передвигаться нормально не можешь!

— Милая, закрой, пожалуйста, дверь.

Я умолял Субун, валяясь у её ног.

Но она держала дверное кольцо и упрямо не двигалась с места.

— Успокойся, что с тобой? Я не собираюсь причинить тебе вреда. Я просто сделаю своё дело и уйду.

Субун говорила высокомерно. Потом она щёлкнула выключателем. Пока лампа дневного света мерцала, я увидел отблески синеватого цвета на ноже в её руках. Но когда стало светло, я понял, что это обычный почерневший кухонный нож. Я пополз, прикрывая голову, как бы желая спрятаться от домработницы. А она подняла рукава и выставила свои синие запястья.

— Не волнуйся, я тебя не убью.

Она с ухмылкой пнула одеяло. На её лице читалась мысль об убийстве и половое влечение, которое появляется, когда давишь ногами каких-нибудь гадов.

Субун жевала, чавкая, и с бульканьем в горле глотала мои бисквиты, потом посмотрела на мой ночной горшок. Я вдруг покраснел от стыда.

— Такие старики, как ты, ужас как отвратительны. Теперь я больше не буду убирать твои какашки и мочу.

Субун медленно и равнодушно произносила это, будто декламировала, и слегка ткнула в меня ногой, выражая тем своё презрение.

— Ах ты, червь могильный! Я уйду, только дай мне ключ от шкафа. Думаю, он у тебя, конечно, есть.

Я сунул руку под подушку, вынул ключ и отдал его ей.

— Спасибо.

Она кривлялась, изображая знатную женщину.

— Я собиралась этим ножом разломать шкаф, если бы ты не отдал его. Очень хорошо, что не надо этого делать. Хотя, нож всё-таки нужен, чтобы открыть дверь в комнату твоей снохи.

Держа кухонный нож, в подмышках, она вставила ключ в замок шкафа. Но ключ был ржавым, им долго не пользовались, поэтому сразу открыть не получилось. Субун всё время болтала, сидя спиной ко мне и стараясь попасть ключом в замочную скважину.

— Я возьму всё, что мне пригодится. Ты, наверное, надеешься, что кто-нибудь сейчас придёт? Бесполезно. Твоя невестка возвращается пьяная лишь к двенадцати, а сегодня, возможно, вообще не придёт, заночует где-нибудь в другом месте. До того, как она вернётся, ты наверняка не сможешь двигаться. Такие старики, как ты, ужас как отвратительны! Посмотри на себя, ты же ползаешь по полу, как ребёнок, так отчего же не отпускаешь невестку-то? Она молодая. Наверное, ей было бы тяжело, если бы она не танцевала.