Огненная королева - [11]

– Микробы – это такие семена. Вы ведь не хотите, чтобы у вас в ушах были семена из моих ушей, не правда ли?

Ледяное лицо королевы стало абсолютно серым. Она открыла и закрыла рот, как рыбка. Оттуда не прозвучало ни словечка. Затем ее глаза превратились в злые узкие щелочки:

– Как ты смеешь такое предлагать?!

И она сунула наушники обратно в руку Роуз.

Глава 6. Заносчивая!

Как только королева Мария вернула наушники, вошел паж. Опустившись на колени, он объявил дрожащим голосом, который, казалось, срывался через каждые несколько слов:

– Ваше величество, прибыл королевский ювелир, чтобы обсудить с вами изменения для короны, необходимые для вашего комфорта.

Королевский ювелир! Папа! Здесь? Роуз виделась с отцом всего дважды, и теперь он снова здесь.

– Он ожидает вас в королевских покоях.

Королевские покои! Королевские покои! Это еще где? Уайтхолл был слишком просторным дворцом. Придется это выяснить. Возможно, получится проследовать за королевой и ее свитой, пока они будут туда идти. Королева могла видеться с ее отцом, когда захочет, а Роуз вынуждена была пробираться к нему тайком. Что ж, в таком случае она сделает это, если надо!

Вот только Роуз не представляла, что ее отец думал о том же: «Почему я должен придумывать уловки, чтобы видеться с родной дочерью?» Николас Оливер мало что знал об отцовстве, но точно понимал одно: нельзя бояться отыскать собственную дочь, родную плоть и кровь. Он пытался сообщить подруге Роуз, Беттине, о своем предстоящем визите, чтобы та ее предупредила, но не знал, достигла ли ее весть. Он с нетерпением ожидал в покоях вместе с несколькими министрами королевы, которые тоже ждали, когда она подпишет стопку документов и прокламаций.

Роуз тем временем придумала отличный повод, чтобы попасть в покои в нужное время. Королева осталась в синем платье, которое Роуз подшила тем же утром. Ее величество заходила в швейную мастерскую для примерки. Отвлекшись на обсуждение вставки из слоновой кости и наушники, об этом все забыли. Сразу после того, как королева вышла из швейного цеха, Роуз повернулась к Саре и охнула:

– Боже правый! Я оставила булавки в рюшах на спине. Они могут исколоть ее величество. В какой стороне находятся королевские покои?

– Выйди, поверни налево, в коридор у портретной галереи, затем в конце еще раз налево и через двор. Если побежишь, то сможешь их догнать.

До покоев было как минимум четверть мили. Когда она ворвалась туда, полдюжины людей с изумлением обернулись на раскрасневшуюся молодую девушку.

Она тут же упала ниц:

– Простите, ваше величество, но в платье еще остались булавки. Молю вас, не садитесь! Просто повернитесь, чтобы я смогла добраться до рюш.

Послышались смешки, так как почти все присутствующие представили, как жесткой, капризной старой королеве в зад впились булавки. Николас Оливер в самом деле едва не разразился смехом, ибо он был единственным человеком в покоях, который понял, что это полная чушь. «Какая у меня умная дочь!» – подумал он, не в силах оторвать глаз от Роуз. Та опустилась на колени, осматривая заднюю часть платья, успев подмигнуть отцу, сказав этим, что они встретятся после собрания. Теперь ее прятали пышные юбки платья, и никто не видел, что она просто притворяется, будто вынимает булавки. У нее хватило ума надеть на запястье игольницу, чтобы втыкать в нее невидимые иглы.

– Готово! – сказала она поспешно и встала с колен.

– Надеюсь, ты вытащила все, – мрачно произнесла королева.

– Все до единой, ваше величество.

– Тогда ты свободна.

Роуз двинулась к выходу и, когда проходила мимо отца, споткнулась… совсем чуть-чуть. Отец поймал ее за локоть. «Боже мой, – думала она, – все как тогда, в столовой, только Марисоль не притворялась, что споткнулась. Она действительно упала. И так случилось потому, что кто-то дал ей подножку. И этот кто-то – скорее всего, Динь-Динь!» Роуз вдруг поняла это.

– У конной гвардии, у кузнечного двора, – прошептала она, пока отец помогал ей встать на ноги.

* * *

Четверть часа спустя она услышала шаги по брусчатке и выглянула из-за угла, возле столбов, где кузнец обычно привязывал лошадей, чтобы подковывать. У столбов не было ни единой лошади. Двор был совершенно пуст, лишь иногда раздавалось ржание одной из десятков лошадей в конюшнях.

Она затаила дыхание. Отец был высоким мужчиной, и под небольшим углом солнца позднего полудня его длинная тень падала на брусчатку кузнечного двора.

– Папа! – позвала она тихонько. Шедшая тень остановилась, и Роуз побежала по двору, перепрыгнув через тень к нему в объятия. Грубая ткань его колета[7] врезалась ей в щеку, послышался знакомый аромат розмарина. Он всегда носил веточку травы в жилете в честь ее мамы, которую звали Розмари.

– О, папа!

– Рози! Рози!

– Папа, вернись со мной.

– Но как?

– Думаю, я сумею как-нибудь в этом разобраться. Я имею в виду, что я же как-то перехожу. И ты тоже можешь.

Они уже однажды говорили об этом, но отец мешкал. Как ему влиться в общество, которое живет на пятьсот лет позже него? Как ему там освоиться? Роуз почувствовала, что у него в голове и сейчас пробегают те же мысли.

– Папа, ты до этого говорил, что пойдешь со мной даже туда, где заканчиваются время, пространство и место, что пересечешь океаны и границы между столетиями и между Кентукки и Индианой, или Огайо, или Мичиганом. Это твои точные слова.