Офисные крысы - [66]

Ого?! Его что, собираются опубликовать? Внезапно мое чувство сострадания к нему куда-то улетучивается…

— У тебя есть свой агент?

— Нет. Я просто отослал рукопись в пару мест.

— Полностью по собственной инициативе?

— Да. С того момента уже прошло месяца четыре.

Фью! Его рукопись лежит в самом основании пирамиды из других романов, воспоминаний, поэзии, собирая пыль и желтея от времени.

— Ну, желаю тебе удачи.

Он благодарит меня.

В кофейне я сообщаю Вилли и Лиз:

— Нолана «уходят».

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Лиз.

— Маленькая птичка насвистела. Могу только сказать, что это была ласточка.

— Ты определенно порхаешь в нужной стае, — ворчит Вилли, — если твоя маленькая птичка — Ласточка[19].

— Ладно. Заткнись.

— А кто придет, если его переведут?

— Мое имя не всплывало? — спрашивает Лиз. — Хотя, вероятно, нет.

— Нет. Но Тедди Рузвельт сказал, что «нутро этого здания кишит претендентами».

— Господи, — произносит Лиз, — я никогда раньше не представляла себя ленточным червем.

— Ты перейдешь, — спрашиваю я Вилли, — если тебе предложат?

— Боюсь, что у меня не будет выбора.

В молчании мы допиваем кофе; я думаю о Вилли, который будет сидеть напротив меня, с девяти до шести каждый день, месяц за месяцем… если он столько протянет. Он — мой лучший друг. Но хочется ли мне этого на самом деле?

— Ты давно не приглашал меня к себе домой на ужин, Нолан, — говорю я.

— Ты все равно бы не пришел.

— Как Джанет?

— Она простыла на прошлой неделе. Была больной, как паршивая, старая собака, насквозь промокшая от дождя, как мокрая мешковина, валяющаяся в сточной канаве.

Я поднимаю брови и спрашиваю:

— Но простуда у нее прошла?

— Да. Она выздоровела.

— Мы все должны отметить это походом куда-нибудь.

— Все? Кто это — все?

— Ну, сам знаешь… ты, Джанет… я.

— Можно.

Мои нервы напряжены до предела… Если Марк Ларкин собрался избавиться от Нолана, так пусть он уже сделает это! Особенно до того, как меня угораздит отправиться на ужин с этой парочкой.

— Ты уже принял решение? — спрашиваю я Марка Ларкина, зайдя к нему по делу.

— По поводу?

— По поводу Нолана?

— А, Нолана, нет. Забудь о Нолане.

— Не могу! Он сидит ко мне ближе, чем я сам! Чего ты ждешь?

— Ты думаешь, это так легко, Захарий?

Да, я уверен, что для него это легко, и он наслаждается всемогуществом.

Он называет несколько фамилий сотрудников редакции — могу поклясться, что он сказал «Джон Барсад» (но разве это не имя персонажа из «Сказания о двух городах»?), — которых ему навязывает отдел по работе с персоналом.

— А Вилли? — спрашиваю я.

— Ничего определенного, старичок. У меня сейчас кое-какие дела. У тебя, кстати, тоже. Хорошо?

На следующий день я стою на коленях возле факса, меняя бумагу. Внезапно пара пыльных башмаков «Воллабис» Нолана Томлина появляется прямо перед моим лицом.

Я поднимаюсь.

— Ты, долбаный сукин сын, — выпаливает он.

— О чем ты говоришь?

— Меня только что уволили, — тычет он пальцем мне в грудь.

— А я тут при чем? Это не я…

Он больно наступает грязным ботинком мне на ногу:

— Ты знал, что меня собираются уволить. Скажешь, не так?

— Нет. Клянусь! — Я так напуган, что мне приходит в голову: лучше сказать правду. — Марк Ларкин говорил мне, что переводит тебя на другую работу. Вроде бы в другой журнал или другой филиал. Он ни разу не сказал, что собирается тебя уволить.

— Он предложил мне работу корректора в журнале «Зэки», Зест.

— Ты хотел сказать: в журнале «Зест», Зэки, — говорю я. — И ты отказался? Зачем? «Зест» был бы таким…

Он хватает меня за ворот:

— Конечно, я сказал «нет», ты, гребаный сын гребаной суки!

— Но я тебя не увольнял.

Я вцепляюсь в него холодными потными руками в надежде, что это заставит его отпустить меня.

— Марк Ларкин сказал мне, что ты больше не хочешь работать со мной, что ты говорил, будто я никогда ничего не напишу и, мол, я — ненужный балласт. По его словам, что он здесь ни при чем.

Когда Нолан в ярости, его акцент южанина прорывается еще сильней… Он из Чапел-Хилла, Северная Каролина, но сейчас говорит как дегенерат из трущоб в «Избавлении».

— Это неправда, — втолковываю я ему. — Он лжет. Разве тебе это не ясно?

Нолан отнимает руки от ворота моей рубашки и складывает их на груди с таким видом, что мне остается только надеяться, что Бетси Батлер, находящаяся ближе всех на этаже к посту полицейского, успеет позвать его.

— Думаю, это ты лжешь, — говорит Нолан. — Я думаю, что ты брешешь, гребаный сукин сын, ублюдок.

С некоторыми вещами, конечно, не поспоришь, но в данном случае он не совсем прав.

Он убегает сломя голову, я полагаю, к своему рабочему столу, чтобы очистить его, или к Марку Ларкину, чтобы выбить из него правду.

Я поднимаю трубку и набираю номер рабочего телефона Оливера Осборна.

— Олли, сделай мне одолжение, — шепчу я, — Нолан только что получил «секир-башка».

— Да, я знаю. Повсюду только об этом и говорят.

— Принеси мне свое пальто. Принеси его к факсу возле «Черной дыры».

— Там что, так холодно?

— Нет, холодно снаружи, а я хочу убраться отсюда поскорее.

— Прямо сейчас?

— Олли, не спрашивай… Просто принеси.

— Зачем? Тебе надоело твое пальто?

— Бегом!

Я подхожу к большому окну и выглядываю наружу. Внизу вижу «Крукшэнкс», кофейню, крыши такси и автобусов, людей, шагающих длинными, извивающимися цепочками. По тени я вижу, что кто-то приближается ко мне сзади. Тень…