Офисные крысы - [41]

— Я абсолютно ничего не могла с этим поделать, — шепчет мне Бетси. — Ничего. Скажи это Вилли.

Оливер Осборн выглядит так, будто его вот-вот вырвет, и лицо Лиз Чэннинг тоже побелело, как у покойницы… это все от вони, идущей от протухших больших рыбин. И поверьте, я ощущаю, как от моей рыбки тоже попахивает. Посреди этого процесса массового захоронения Вилли поднимается и выходит из зала… я ожидаю услышать, как летит мебель и рушатся стены. Но он просто уходит домой; возможно, нальет порцию-другую бурбона и окунется в бессонную мучительную ночь. (Я теперь тоже знаю, каковы эти ночи, хотя мои не так бесконечны и столь насыщенны мрачными перспективами будущего, как его: после полуночи он уже видит себя корректором, работающим в «Черной дыре»; к трем часам его переводят на работу в «Хиэ»; в четыре утра отправляют в «Федерейтид Мэгазинс», нашу дочернюю компанию, куда-то в Цинциннати или Прово, штат Юта, работать в «Булет-энд-Барель» или «Дос», где он редактирует заметку о каком-то два-в-одном шампуне-кондиционере.)

Но окончательно добивает нас фраза Джеки в конце ее рада-вернуться-домой речи:

— И я жду с нетерпением, чтобы начать работать вместе с Марком и всеми остальными.

— Марк и все остальные… — тихо ворчит Оливер. — Вот сука.

Впервые в жизни я слышу, как Оливер называет человека «сукой», не считая тех разов, когда он говорил о Джеде Леланде.

Только в конце рабочего дня я нахожу в себе силы распрямить свою сгорбленную унылую спину и плетусь в новый кабинет Джеки, чтобы поздравить ее с возвращением. У нее новая короткая легкомысленная прическа, но выглядит она старше, успешнее — и это все благодаря тому, что спустя полгода после ухода нашей дамочки ее зарплата и престиж удвоились.

— Поздравляю, — вяло говорю я.

Она благодарит меня и начинает рассказывать о том, каким кошмаром было ее пребывание в «Ши», как все боятся и ненавидят Софи Виллард, главного редактора, насколько Софи высокомерна и маразматична, каким выдохшимся стал журнал… но я понимаю, что в свой первый рабочий день в «Ши» она, скорей всего, то же самое рассказывала там об «Ит».

Я завожу разговор о своей статье о Лерое Уайте — за этим в основном я и пришел сюда. Несколько месяцев назад она меня поддержала, когда я предложил ее в качестве главной статьи номера, а не страничной заметки для раздела «Они на взлете» или «В заключение».

— У меня сейчас столько дел на руках, Зак, я не знаю, — говорит она мне сейчас.

— Мартин Стоукс хочет получить ее для «Бой», но…

(Я раболепствую… Черт возьми, мы ровесники и не так давно были на одном уровне.)

— Может быть, — произносит она, глядя вниз на свои бумаги, которые «у нее на руках».

В один прекрасный день, я мечтаю об этом, приду на работу с топором под мышкой и отрублю кисти всем до единого…

— Эй, а где та настольная табличка от Тиффани, которую мы подарили тебе? Та, на которой выгравировано: «ДЖЕКИ ВУТЕН, СТАРШИЙ РЕДАКТОР»?

— А, дома где-то, — отвечает она, все еще не поднимая головы. — Это звучит так панибратски. Джеки… меня больше так никто не называет.

Теперь она Жаклин Вутен. Жак-лин.

Я долго не могу нащупать трубку, когда в четыре часа утра меня будит телефон.

— Это я, — говорит Вилли без тени сна в голосе.

— Что случилось?

— Ты можешь спать?

— Да. Я и спал… только что.

— А мне не заснуть. Как ты можешь спать?! Я не могу глаз сомкнуть.

— Лори с тобой?

— Она у подруги.

— Постарайся заснуть, — уговариваю его я, хотя у меня самого на это ушло часа два.

— «…с Марком и всеми остальными», — говорит Вилли, передразнивая могущественного нового выпускающего редактора Жаклин Мари Вутен.

Затем он пародирует Вилму:

— «…долгих пойськов… блестящая идея». Зак, у меня постоянно вертится это в голове. Из нас сделали «петрушек», чувак.

Хоть и не выходя из полусонного состояния, я зримо представляю себе такую картинку: на тарелке лежат стейки — Регина Тернбул, Бетси Батлер и Байрон Пул, сбоку от них располагаются картофелины-нувориши — Шейла Стэкхаус и Жаклин Вутен в окружении овощей помельче — Марджори Миллет, Марка Ларкина и Родди Гриссома; и где-то на самом краю тарелки примостились пучки петрушки. Я даже не знаю, предназначены ли они для того, чтобы быть съеденными, или их положили просто для украшения. Мы с Вилли отчаянно машем нашими тонкими ладонями-листочками, призывая на помощь…

— Тебе нужно… — я замолкаю на полуслове.

Я собирался посоветовать ему считать овец, но понимаю, что овца тут же трансформируется в Марка Ларкина, прыгающего с экрана на экран мониторов, а «бее-е-е!» превратится в надоедливо повторяющееся «бее-е-е-лестящая мысль».

— Мне кажется, что я схожу с ума, — говорит он и кладет трубку.

Перед тем как снова уснуть, я вспоминаю, как Вилли называл себя отбивной, бифштексом и фаршем, когда мы были у него дома.

Теперь мы оба разжалованы в зелень.

* * *

— Ты точно хочешь этого? — спрашиваю я Айви.

— О’кей…

— О’кей — это не «да», — я хочу удостовериться.

— Но это и не «нет».

— Это как «да» со знаком «минус» перед ним.

— Тогда «да», — улыбается она. — Мне кажется, я хочу сделать это.

— Но на самом деле это тоже не «да». Тебе кажется, но ты не уверена.