Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг. - [44]

Еще сложнее определить национальный состав офицерства Добровольческой армии. В дореволюционной России одним из главных анкетных пунктов была не национальность, а вероисповедание, то есть категория, связанная с этнической принадлежностью весьма условно. Более того, до 1917 г. ее бессмысленно анализировать в отношении офицеров, так как произведены в них могли только православные (ряд исключений делался для мусульман и лютеран); конфессиональные ограничения были отмены после Февральской революции, но существенно изменить состав офицерского корпуса за краткий дооктябрьский период не смогли. Неприемлемо использовать в качестве критерия и этнографическое происхождение, служившее целям мелконационалистических группировок эмиграции. В самом деле, армия, действовавшая до середины 1919 г. на южнорусских территория, «состояла в своем большинстве из уроженцев Украины. (По данным так называемого Украинского Народного института в Праге, Белая армия на 75 % состояла из украинцев, но… «несознательных»)» (отточие источника — Р.А.),[495] — иначе говоря, из державников, а не из сепаратистов. Вместе с тем, и это главное, место рождения далеко не всегда определяет национальность.

Прежде всего, необходимо выделить те части, которые формировались по чисто национальному признаку. Во-первых, это Чехословацкий батальон, развернутый летом 1919 г. в Карпаторусский (затем Славянский стрелковый) полк. В нем сражались чехи, галичане, западные украинцы и другие западные славяне; отдельные офицеры служили в Корниловском полку. К 1920 г. в результате крупных потерь полк превратился в Славянский батальон штабс-капитана В. Г. Гнатика в Сводно-стрелковом полку.[496] Во-вторых, небольшие организованные контингенты народностей бывшей Российской Империи, постоянно присутствовавшие в добровольческих частях или приданные им. Таковы польский, финский, а также 5-й и 6-й эскадроны (укомплектованные в основном черкесами и осетинами) 2-го Офицерского конного Дроздовского полка и Горско-мусульманский дивизион при 1-м армейском корпусе.[497] В возрождавшемся же Крымском конном полку среди офицеров татары преобладающего места не занимали.[498] В третьих, следует лишь упомянуть разнообразные инородческие конные дивизионы, полки и дивизии — Дагестанские, Ингушские, Кабардинские, Осетинские, Черкесские, Чеченские — то входившие в состав Добровольческой армии, то относившиеся к Войскам Северного Кавказа, Новороссийской и Киевской областей, которые были подведомственны ВСЮР.[499]

Но, так как основные слои добровольческого офицерства не имели определенного этнического колорита, то, ввиду вышеизложенных трудностей, используем единственный реальный способ — пофамильный анализ выявленных персоналий. Конечно, он неизбежно допускает некоторую погрешность, ибо не позволяет определить конкретную национальность, а фамилия, имя и отчество не всегда раскрывают этническую принадлежность человека; тем не менее полное отсутствие информации не оставляет иного пути. Обширные систематизированные персонально-биографические данные офицеров-добровольцев, составленные нами на основе всех использованных источников, из которых максимально содержательны архивные, охватывают преимущественно 1-й армейский, а также 5-й кавалерийский корпуса. (См. приложение 2, таблица 16) Итак, из 7209 офицеров к русским, малороссам и белоруссам принадлежали 81,6 %, а к славянам вообще — 88,9 %, включая болгар, латышей, поляков, сербов, чехов и др. Самую большую после славян группу составили носители немецкоязычных фамилий — 5,3 %. Офицеры кавказско-азиатского происхождения насчитывали 2,2 %. У 1,8 % имелись семитские корни. Оставшееся место — 1,8 % — занимали одиночные итальянцы, французы, греки, румыны и иные европейцы, включая представителей даже таких маленьких народов, как албанцы, голландцы и швейцарцы.[500] Подавляющее большинство последней категории, как и этнические немцы, были вполне обрусевшими и самоидентифицировались как русские. Весьма показателен пример лютеранина фон Лампе, который в дневнике Германию называл матерью, а Россию — настоящей Родиной.[501]

Поэтому делаем следующий вывод. Офицерский корпус Добровольческой армии был по составу многонациональным с преобладанием русских, отражая тем общероссийскую действительность. Однако, несмотря на великодержавие идей и идеалов, в нем присутствовало заметное число офицеров, не являвшихся славянами. Особенно это характерно для марковцев, среди которых они составляли 2,9 %. У корниловцев с самого начала встречались прапорщики-евреи «производства Керенского» (то есть некрещеные), и трений это не вызывало. Точно такое же положение было и в дроздовских частях. В конвое Кутепова по его личному указанию служили два офицера-еврея.[502] Следовательно, национальные различия не имели в добровольческой среде серьезного значения: связывая себя с крепким государственным устройством офицеры стремились к реализации честолюбивых представлений о военной карьере.

В заключение необходимо подчеркнуть, что кадровой основой Добровольческой армии на всем протяжении ее существования было молодое, сословно-демократическое, многонациональное офицерство. Несмотря на жестокие потери, оно проявило высокую устойчивость, став наиболее крупной и влиятельной составляющей Белого добровольчества. Равнозначную роль при этом играли как цели и идеалы борьбы, так и эволюция методов формирования армии от добровольческого к мобилизационному. Таким образом, Белое движение на Юге России на примере Добровольческой армии предстает не только военным, но офицерским движением (не отрицая достаточно широкого участия в нем прочих общественных слоев). Существенные же сокращение социальной базы армии, изменения принципов старшинства и чинопроизводства вели к складыванию новой корпоративной иерархии и особой системы ценностей, чему сопутствовали широкие социокультурные трансформации офицеров-добровольцев.