Офицер-вербовщик - [9]
Бэланс. Неважно. Дня через три или четыре я тебя навещу и все объясню. Но перед отъездом ты должна мне кое-что пообещать.
Сильвия. Скажите только что, сударь.
Бэланс. Обещай без моего ведома не давать согласия ни одному мужчине.
Сильвия. Обещаю.
Бэланс. Прекрасно. А я, чтобы мы были на равных, обещаю никогда не распоряжаться тобой против твоей воли. Итак, Сильвия, карета подана. Прощай. (Провожает ее до двери и возвращается.) Теперь, когда она уехала, прочту-ка еще раз, что здесь написано. (Читает письмо). «Сударь, моя близость с мистером Уорти помогла мне узнать один секрет, который ему доверил его друг, капитан Плюм, а дружба и родство с вашей семьей побудили меня открыть его вам, пока не поздно. У капитана бесчестные намерения в отношении моей кузины Сильвии. В подобных делах легче предотвратить зло, чем исправить содеянное. Не теряйте времени, сударь, ушлите кузину в деревню — советует преданная вам Мелинда». Нынче молодежь стала какая-то одержимая! В десять раз хуже, чем в мое время. Если бы он обольстил мою дочь и сбежал, как джентльмен, я б, пожалуй, его простил. Так ведь нет: он сначала приходит сюда, разливается здесь соловьем — лиходей проклятый! Ну, ничего, я шутя сбиваю вальдшнепа или бекаса, так неужели же не попаду в шапку с плюмажем? Пистолеты у меня хорошие, и я не прочь ими воспользоваться.
(Входит Уорти.)
Ваш слуга, Уорти!
Уорти. Мне тяжело, сударь, быть вестником несчастья.
Бэланс. Я уже подготовлен, мой друг. Сами знаете, положение моего сына Оуэна безнадежно.
Уорти. Мне сообщили, что он уже умер, сударь.
Бэланс. Значит, он перестал страдать, и это меня утешает. Я не ропщу на бога, Уорти, но каково сносить обиды от людей!
Уорти. По-моему, никто не собирается причинить вам зла.
Бэланс. Вы сами знаете, что это не так.
Уорти. Вы обижаете меня, сударь! Всякий злой умысел против вас я так же принял бы к сердцу, как вы сами.
Бэланс. Вот письмо, в котором мне сообщают, что Плюм задумал погубить Сильвию и что вам это известно. А чтобы вы не открыли, кто написал, я рву его в клочки. (Рвет письмо.)
Уорти. Ну нет уж, сударь, коли меня впутали в эту историю, я должен знать, кто сочиняет подобные письма. (Подбирает обрывки.) Мне знакома эта рука и, если вы молчите, мне откроет содержание письма Мелинда. (Направляется к выходу.)
Бэланс. Постойте, сударь! Я ведь и так рассказал вам почти все. Забыл только упомянуть, что она узнала эту тайну благодаря своей близости с вами.
Уорти. Близости со мной? Дозвольте мне подобрать эти клочки, дорогой сэр. Раз она сама письменно заявляет о нашей близости, я сумею победить ее гордость. Вот удача! (Подбирает обрывки письма) Она недавно повздорила с Сильвией и в злобе возвела на нее эту напраслину.
Бэланс. Вы уверены в этом, сударь?
Уорти. Мне только что рассказала об этом ее служанка, которая слышала конец их спора.
Бэланс. Я рад вам поверить.
Уорти. Надеюсь, сударь, что у вашей дочери из-за этого письма не было никаких неприятностей?
Бэланс. Нет-нет. Бедняжка так была потрясена вестью о смерти брата, что попросила меня отпустить ее в деревню: она ни с кем не хочет встречаться.
Уорти. Она уже уехала?
Бэланс. Я не мог ей отказать, она очень настаивала. Когда вы пришли, экипаж только что отъехал от крыльца.
Уорти. Значит, говорите, она очень настаивала? Получила наследство и, как видно, заважничала не хуже Мелинды. Кажется, мы с Плюмом можем теперь пожать друг другу руки.
Бэланс. Возможно, возможно. Женщины так же подвластны тщеславию, как и мужчины. Стоит мужчине завоевать положение, как он забывает своих старых друзей, — так почему бы женщине поступать иначе? Впрочем, довольно об этом. Где ваш приятель? Окажись он обманщиком, у меня бы просто сердце разорвалось — я ведь души в нем не чаю. (В сторону.) А все-таки хорошо, что дочка уже далеко! — Так где он остановился?
Уорти. У Хортона. Мы уговорились встретиться там через два часа. Будем рады вашему обществу.
Бэланс. Не обессудьте, дорогой Уорти, но день или два я должен посвятить памяти своего сына. Живые должны оплакивать мертвых, ведь когда-нибудь пробьет и наш час. А потом я к вашим услугам: разопьем бутылочку или так посидим.
Уорти. Ваш покорный слуга, сударь.
Уходят в разные двери.
Сцена третья
Улица. Входит сержант Кайт под руку с Костаром Пермейном и Томасом Эпплтри; все пьяны.
Кайт (поет).
Вот, ребята, как мы, солдаты, живем! Пьем, песни орем, пляшем, играем… Живем ну прямо… Невесть как живем… Мы все сами себе государи. Ты вот — король, ты — император, а я — князь. Ну как, подходит?
Томас. Да нет, сержант, не хочу я быть императором.
Кайт. Не хочешь?
Томас. Нет, я хочу быть мировым судьей.
Кайт. Мировым судьей, говоришь?
Томас. Да, черт возьми! С тех пор как ввели закон о принудительной вербовке[22], они поважнее всех императоров.
Кайт. Ладно, договорились. Ты — мировой судья. Ты — король. А я — герцог, да еще цыганский в придачу.
Два блестящих джентльмена, прокутив в Лондоне все деньги, покидают столицу, чтобы поправить свое состояние: или жениться на невестах с богатым приданым, или вступить в Бельгии в действующую армию. По пути на континент они оказываются в провинциальном Личфилде, где встречают интересное общество…
В сборник вошли комедии известного английского драматурга XVIII века Фаркера — «Офицер-вербовщик» и «Хитроумный план щеголей, или В погоне за женой», пользовавшихся большой популярностью в свое время и не потерявших значения в наши дни. Писатель остроумно бичует нравы буржуазного общества. В комедиях есть и проза и стихи, они читаются с большим интересом.
Признаться своему лучшему другу, что вы любовник его дочери — дело очень деликатное. А если он к тому же крестный отец мафии — то и очень опасное…У Этьена, адвоката и лучшего друга мафиозо Карлоса, день не заладился с утра: у него роман с дочерью Карлоса, которая хочет за него замуж, а он небезосновательно боится, что Карлос об этом узнает и не так поймет… У него в ванной протечка — и залита квартира соседа снизу, буддиста… А главное — с утра является Карлос, который назначил квартиру Этьена местом для передачи продажному полицейскому крупной взятки… Деньги, мафия, полиция, любовь, предательство… Путаница и комические ситуации, разрешающиеся самым неожиданным образом.
Французская комедия положений в лучших традициях с элементами театра абсурда. Сорокалетний Ален Боман женат на Натали, которая стареет в семь раз быстрее него, но сама не замечает этого. Неспособный вынести жизни с женщиной, которая годится ему в бабушки, Ален Боман предлагает Эрве, работающему в его компании стажером, позаботиться о жене. Эрве, который видит в Натали не бабушку, а молодую привлекательную тридцатипятилетнюю женщину, охотно соглашается. Сколько лет на самом деле Натали? Или рутина супружеской жизни в свела Алена Бомона с ума? Или это галлюцинации мужа, который не может объективно оценить свою жену? Автор — Себастьян Тьери, которого критики называют новой звездой французской драматургии.
Двое людей, Он и Она, встречаются через равные промежутки времени, любят друг друга. Но расстаться со своими прежними семьями не могут, или не хотят. Перед нами проходят 30 лет их жизни и редких встреч в разных городах и странах. И именно этот срез, тридцатилетний срез жизни нашей страны, стань он предметом исследования драматурга и режиссера, мог бы вытянуть пьесу на самый высокий уровень.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Простая деревенская девушка Диана неожиданно для себя узнает, что она – незаконнорожденная дочь знатного герцога, который, умирая, завещал ей титул и владения. Все бы ничего, но законнорожденная племянница герцога Теодора не намерена просто так уступать несправедливо завещанное Диане. Но той суждено не только вкусить сладость дворянской жизни, но полюбить прекрасного аристократа, который, на удивление самой Диане, отвечает ей взаимностью.
В одном только первом акте «Виндзорских проказниц», — писал в 1873 году Энгельс Марксу, — больше жизни и движения, чем во всей немецкой литературе.