Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [64]

Реальность, или опять мои сны?

Но вот те два трамплина, где мой Понтиак взлетал, как птица, и всё вернулось. Ещё чуть–чуть и я увижу озеро!

Ах, это здесь, то самое место. Но моего дома нет! Сгорел. Только камин, да крыльцо, да ещё покрытая волдырями оконная рама. Куст дикой ежевики уже пророс через неё, и почти торжествуя, обвивает своими ветвями мой камин. Я подняла обгорелую оконную раму и вздрогнула от неожиданности: случайная полоска чистого пластика, аккуратно прикреплённая маленькими скобочками рядом с петлями. Это был тот самый пластик, который я набивала свыше двадцати лет назад, чтобы спастись от морозного ветра! Удивительное чувство охватило меня. Это всего лишь дом, сгоревший при каких–то таинственных обстоятельствах, но я знала его историю. Я знала ту девушку, девушку и её белокурого малыша, которые однажды жили в нём.

Было начало октября, и озеро мирно отдыхало, излучая умиротворённость, в которую я тогда влюбилась. Лёгкий ветерок играл листьями, подёрнутыми осенними цветами, сбрасывая их на землю. С озера доносился чуть слышный плеск волн и переговоры диких гусей на берегу, готовящихся к дальнему перелёту в тёплые страны. Я легла, прислонившись к сохранившейся каменной стене, и глубоко вдохнула этот, наполненный лесными запахами воздух, воздух, наполненный милыми воспоминаниями, как мы оба, я и мой сын, росли здесь и взрослели.

Я очнулась, когда услышала доносящиеся с озера голоса. Пожилая пара шла вдоль берега, взявшись за руки, наслаждаясь последними неделями осени. Когда они поравнялись со мной, я спросила:

— Простите, вы не знаете, что случилось с этим домом? И когда он сгорел?

— Он сгорел много лет назад, — ответила дама. — Здесь когда–то жила девушка с маленьким ребёнком, но когда она уехала, её молодой человек поджёг дом.

О, мой Бог! Это был Крис! Неужели это он сжёг его! Я понимала, что он впал в бешенство, когда обнаружил, что меня нет, но никак не предполагала, что его гнев мог так разрастись. Я вдруг ясно увидела, как он обливает всё здесь бензином, как веселится, видя этот старый дом в огне. Увидела раскрасневшееся его лицо, то ли от ярости, то ли от жара пламени.

И я вдруг поняла, что эта пара, с которой говорила, это мои бывшие летние соседи, которые жили дальше по дороге, мистер и миссис Собел. Только за прошедшие двадцать лет они сильно постарели. Они обрадовались, узнав меня, и пригласили меня к себе на чашечку чая, да и поговорить о новостях на озере со мной им хотелось.

Удивительно, что за эти годы никто даже не подумал восстановить дом, получив страховку, но я благодарна Судьбе, вновь увидеть моё уютное маленькое жилище ещё раз, хотя и таком, его обугленном, заросшем ежевикой торжестве.

Зал Славы

Мисс Памела приехала в Нью–Йорк для сбора материала её новой книги «Рок–музыка наизнанку». Предметом её исследования был скандальный, только–что любовно похороненный Джиджи Аллин. Этот панк–рокер известен тем, что, испражняясь прямо на сцене, швырялся своими экскрементами в толпу, а иногда даже сам поедал их. Памела показала мне видео с его выступлением в Нью–Йоркском университете, так там даже видавшие виды рокеры и те попрятались от него в укрытие.

Она вскользь заметила, что в город приехали Цеппелины на торжественную церемонию введения их в Зал Рок–н–ролльной Славы, которая будет проходить в Радио–Сити–Мюзик–Холле, и что неплохо бы сходить на это событие. И попросила меня позвонить Джимми Пейджу, чтобы он заказал нам пригласительные билеты. Позвонить Джимми? Мы не только не виделись с ним свыше десяти лет, Но я и понятия не имела, где он мог остановиться, но она сказала, что остановился он в Эссексе у Цетрального парка, но не знает пароль, чтобы пройти внутрь. Звонить или не звонить? Столько времени прошло, но я смягчилась и, позвонив, решила назвать его тем именем, каким звала его двадцать лет назад. Я была уверена, что на гостиничном коммутаторе девушка скажет мне, что никто под этим именем не зарегистрирован у них в гостинице, но вдруг я услышала ангельский, мягкий, без сомнения его голос. После стольких лет у меня снова зашлось сердце.

— Привет, Джимми, это Катерина, — как если бы разговаривали вчера.

А когда я сказала, что я в Нью–Йорке, он оживился и скороговоркой произнёс:

— Приезжай сейчас же, пообедаем, где бы ты хотела?

Мы встретились у его гостиницы у западного входа в Центральный парк. И вот что удивительно: я помнила эти его мягкие, податливые длинные колечки волос, их волшебный запах, но что ещё удивительнее: мы оба стали значительно старше. Как если бы вуаль спала. Это были мы, это была наша история, но не было уже той таинственности, в наших отношениях стало больше, я бы сказала, удобства, комфорта, и лёгкости.

Под ручку, разглядывая витрины, мы шли вдоль Центрального парка, как старые друзья и предавались воспоминаниям о наших диких днях юности. Признаюсь, я почувствовала облегчение. Эта болезненная страсть, обжигая меня все эти годы своим ярким пламенем, утихла, или я только так думала? Или хотела так думать?

В мягких романтических лучах гостиницы Плаца и с обложек двух Космополитенов позднее, Джимми смотрелся точно таким же, каким был он в тот день, когда мы с ним впервые познакомились — всё ещё очень опасным. Было что–то в его взгляде, что совсем не изменилось. Я также как тогда почувствовала это старое ощущение слабости, то самое, которое всегда пронизывает в такие моменты вашу душу. После ужина мы гуляли по Плаца, вдруг он сгрёб меня и тихо произнёс: