Одри Хепберн: биография - [65]
Участников фильма интересовал вопрос: как поладят между собой Питер Финч и Одри? Репутация Финча – бабника и крутого мужчины – делала его похожим на своего героя, доктора Фортунати, о котором другой персонаж фильма говорит сестре Луке: «Даже на мгновение не надейся, что твое облачение будет для тебя защитой. Он самый настоящий дьявол». Но подобно Фортунати, Финч был знатоком в этой области. Возможно, он решил, что сосредоточенность Одри на своей роли (она даже попросила, чтобы выключили пластинку с записью джаза во время перерыва, так как монахине не пристало слушать подобную музыку) настолько искренна, что она не может быть возлюбленной.
Роль Фортунати можно назвать ключевой. Он грубовато откровенно говорит сестре Луке: «Я видел, как приезжают и уезжают монахини, и я должен вам сказать: вы на них не похожи. У вас нет призвания». Финч включает в эту короткую, но принципиально важную сцену всю личностную силу, которой она требует от актера. Он использует свой великолепный голос как скальпель, как бы отсекая все чужеродное в женщине, посвятившей себя целомудрию и – самому труднодостижимому – послушанию. Это была самая драматическая сцена из всех сыгранных Одри.
К глубочайшему разочарованию авторов светской хроники, между Финчем и Одри не возникло никаких отношений. Она хранила верность Мелу. «К Одри я питал лишь уважение, – признавался Финч позднее и, неосознанно противореча словам своего героя в фильме, добавлял: – У нeё не было времени на романы. У нeё было призвание».
Одри удалось избежать опасностей для здоровья, которыми печально славилось Конго. Она лишь один раз обратилась к врачу, когда ласкавшаяся к ней обезьянка в порыве чувств слегка укусила ее. Болезнь настигла eё после возвращения в Рим, где начались павильонные съемки. Здесь eё свалила почечная инфекция. Однажды ночью она проснулась от жуткой боли, в поту в своем номере в отеле «Хасслер». Врачи обнаружили камни в почках. И как всегда, актрису беспокоили муки совести больше, чем физическая боль. Она никак не могла выбросить из головы те астрономические суммы, которые стоит компании «Уорнер Бразерс» каждый день, проведенный ею в постели рядом с eё любимой лохматой «Знаменитостью». В посланиях из Голливуда становилось все меньше сочувствия и все больше раздражения, так как пауза в работе вызвала настоящую панику: ведь придется остановить съемки до выздоровления актрисы. Одри понимала, что из-за этого съемки фильма могут затянуться и поставят под сомнение весь проект «Зеленых особняков». Мел прилетел к ней, проведя два месяца в изучении Венесуэлы, Британской Гвианы и Колумбии.
Лихорадка у Одри усиливалась. Из Лондона приехала мать, а из Гааги – eё сводный брат Ян ван Уффорд. Циннеман бросил взгляд на дородного молодого голландца, столь не похожего на свою знаменитую родственницу, и дал ему роль в массовке. К счастью, кризис миновал. Одри вернулась бледная, как и полагается монахине, в великолепные декорации монастыря, созданные Александром Траунером. Участники массовки, набранные из римского балета, показали свое профессиональное изящество, исполняя монастырские обряды, а потомки древнейших и знатнейших династий «отдавали в аренду» патрицианское благородство своих лиц для крупных планов за чисто символическую плату.
Вновь просмотрев «Историю монахини», когда работал над мемуарами, Фред Циннеман был поражен тем, как удачно Одри передает одновременно и движением, и голосом те скрытые чувства в сестре Луке, которые заставят eё стремиться к светской жизни. Режиссер признает, однако, что сделал ошибку – и благодаря ей лишил Одри, может быть, eщё более интересного аспекта роли, не показав нужным образом тот отпечаток, который оставили у героини прошедшие семнадцать лет. "Ни единой пряди седых волос не видно, когда волосы выбиваются у нeё из-под монашеского плата (в конце фильма) ".
Основные съемки завершились летом 1958 года в Бельгии. Одри могла теперь почувствовать себя свободной, гулять, загорать, не думая о режиссёpских запретах. Она вылетела в Калифорнию. У нeё было четыре недели на отдых. А там – опять работа. Ее ждал фильм «Зеленые особняки».
Одри обнаружила, что настроение на студии «Уорнер Бразерс» подавленное. В главном офисе студии просматривали отснятые материалы «Истории монахини» и были недовольны увиденным. Фильм показался слишком затянутым, мрачным, с недостаточно напряженным сюжетом, с избытком документальных подробностей из жизни монахини. Это обескуражило Одри и Циннемана. Столько выдержано испытаний, неудобств при создании фильма! А теперь люди, сидевшие в кабинетах и конференц-залах, пытались решать за публику.
Циннеман вспоминает день премьеры фильма в Нью-Йорке. Для нeё выбрали «Рейдио Сити Мьюзик Холл», огромный зал, более напоминающий гробницу Цезаря, чем кинотеатр. Режиссер и исполнители главных ролей собрались наверху выпить коктейль. Кто-то выглянул на улицу и крикнул: «Посмотрите!» Очередь образовалась на боковой улочке и продолжала расти, хвост eё завернул за угол. «История монахини» стала одним из самых кассовых фильмов всех времен, и Одри до конца своих дней получала с этого фильма приличные дивиденды. Это был самый выгодный фильм из всех, в которых она когда-либо снималась.
