Одолей меня - [13]

В восемь лет я сбежал из одного такого.

Иногда я думаю, что именно поэтому стараюсь опекать Джеймса. Чувствую некое родство с ним. Когда мы были на базе, Адам не рассказывал о своем братишке, который фактически жил в одном из приютов. До тех пор, пока мы не пустились в бега – мы с Джеймсом прятались вместе, а Джульетта с Адамом искали машину, – и я догадался, где мы. Огляделся вокруг и понял, что это за место: для кого.

Для сирот.

По сравнению с другими Джеймсу повезло больше – мало того что у него был живой родственник, так еще этот родственник жил рядом и помог ему устроить личное жилье. Я расспросил Джеймса о его «школе», и его «друзьях», и о Бенни, женщине, которая обязалась приносить ему питание, выделяемое правительством для сирот.

Джеймс обо всем рассказал.

Ночью он спал в своей кровати дома, дни проводил в приюте, вместе с другими такими же детьми. Адам приплачивал Бенни сверху, чтобы она присматривала за Джеймсом. А в конце дня десятилетний Джеймс вновь становился одиноко живущим пацаном.

Вот, наверное, почему я чувствую, что понимаю Адама. Почему я всегда на его стороне, хотя временами он просто чокнутый. Он действительно грубый, несдержанный парень – иногда совсем полный придурок, – но, наверное, тяжело осознавать, что твой маленький братишка живет совершенно один в таком месте, где издеваются над сиротами. Как не сойти с ума от того, что среди ночи твой десятилетний брат с криком и плачем просыпается от приснившегося кошмара, а ты не в силах ему помочь?

Я довольно долго прожил вместе с Адамом и Джеймсом. Кошмары повторялись ночь за ночью. Я видел, как Адам каждую ночь успокаивал брата. Как укачивал его на руках до самого рассвета. Надеюсь, со временем Джеймсу станет лучше, но не уверен, что Адам оправится от ударов, выпавших на его долю. У него явно посттравматическое стрессовое расстройство. Похоже, совсем не спит. Боюсь, он медленно сходит с ума.

Мне иногда приходит мысль…

А как бы я жил с таким грузом каждый день? Остался бы я в здравом уме? Это ведь не просто нестерпимая боль. Это безнадега. Безнадега, которая убивает.

Уж я-то знаю.

Мне в свое время хватило двух часов в приюте, чтобы я понял: взрослым доверять нельзя; и к тому времени, когда Касл нашел меня, девятилетнего беглеца, скрючившегося от холода в тележке для продуктов на обочине дороги, я настолько разуверился в человечестве, что, казалось, меня ничто уже не спасет. Понадобилось немало времени, чтобы Касл сумел полностью завоевать мое доверие. Вначале я все свободное время проводил, отмыкая запертые двери и украдкой роясь в его вещах. В тот день, когда Касл меня застукал, я сидел в его шкафу, рассматривал в альбоме старые фотографии. Я был так уверен, что он отдубасит меня палкой, что чуть не наделал в штаны. От испуга я то становился невидимым, то снова проявлялся. А он, вместо того чтобы наорать на меня, сел рядом и спросил про мою семью; я сказал, что все умерли. Он поинтересовался, как это произошло. Я только качал головой. Не смог рассказать. Не думал, что когда-нибудь смогу.

Касл совсем не рассердился.

Он, кажется, даже не обратил внимания на то, что я рылся в его личных вещах. Просто положил мне альбом на колени и стал рассказывать о своей семье.

До этого дня я никогда не видел, чтобы он плакал.

Глава 6

Когда я наконец нахожу Касла, он не один. И не в себе.

Назира, Хайдер, Уорнер и Касл – все вместе выходят из конференц-зала, и только близнецы выглядят так, будто им все по барабану.

Я пытаюсь отдышаться, все-таки преодолел шесть пролетов лестницы, но голос хриплый, когда я спрашиваю:

– Что случилось? – Киваю Уорнеру и Каслу. – Вы почему такие испуганные?

– Потом, позже, – тихо отвечает Касл.

Он совсем не смотрит на меня.

– Я должен идти, – говорит Уорнер и удаляется. По коридору, все дальше и дальше.

Я смотрю ему вслед.

Касл тоже собирается слинять, я хватаю его за руку.

– Эй! – Пытаюсь поймать его взгляд. – Девушки искали тебя, нужно поговорить. Это серьезно.

– Да, – отвечает напряженно. – Я видел все их сообщения. Уверен, это потерпит. После симпозиума. Мне нужно время, чтобы…

– Нет. – Удерживаю его. – Это очень серьезно.

Наконец Касл, кажется, понимает всю важность того, что я стараюсь до него донести. Его плечи деревенеют. Глаза сужаются.

– Нурия, – говорю я ему.

Вид у Касла становится ошеломленный, как бы в обморок не упал.

– Извините, сэр. За то, что пришлось сообщить. Идите. Сейчас. Девушки ждут в медицинском крыле.

Касл тоже исчезает.

– Нурия – это кто? – Хайдер с любопытством рассматривает меня.

– Его кошка, – отвечаю.

Назира давится от смеха.

– Касл получил срочное сообщение от своей кошки?

– Я и не знал, что у него есть кошка, – с недоумением произносит Хайдер. Он говорит по-английски правильно, однако, в отличие от Назиры, с легким акцентом. – Что-то я не видел животных на базе. Вам, в Сорок пятом секторе, разрешают держать домашних питомцев?

– Не-а. Не беспокойся, это кошка-невидимка.

Назира пытается подавить смех и терпит неудачу. Ее душит кашель. Хайдер, смущенный, смотрит на нее, и я прям вижу тот момент, когда он понимает, что я над ним подшучиваю. И вдруг…