Одолень-трава - [10]

Берко помялся. Искренне сказать «простил» не выходило:

– Зачем ты хочешь узнать об этом?

– Затем, что ты можешь помочь ему. Стригур прогневал реку, в которой жил твой друг водовик. Сильно прогневал. Но тебе под силу вымолить для него прощение. Согласен ты поехать со мной и спеть реке?

– Нет, – резко, будто бросаясь в холодную воду, вымолвил Берко. – Он не отпускает Черета. Не буду я просить за него.

Взглянул на Лена, ища поддержки. И увидел, что торбанщик спит: привалившись к стене, полузакрыв глаза – сейчас особенно похожий на Черета. Мальчик снова обернулся к старику, укоряя взглядом: ему было ясно, чья это работа.

– Утомился твой учитель, – спокойно пояснил тот. – А я помог ему прикорнуть. Не нужно – ни ему, ни тебе, ни мне – чтобы он слышал наш разговор. Понимаю, что лишил тебя поддержки, но ты и сам способен принять решение.

Паренек опустил глаза, помолчал. Ответил твердо:

– Я все равно не передумаю. Лучше попросите господина наместника отпустить Черета.

– Уже просил. И не однажды. Но жадность Стригура сильнее разума. Ты-то совсем другой, мальчик... – старик подождал, добавил устало: – Если споешь реке, я помогу освободить водовика.

– Как? – тут же попался на крючок Берко.

– Отвезу тебя к наместнику. И ты споешь ему. Ты ведь сумеешь подобрать для Стригура зачарованную песню? Вон, по глазам вижу – сможешь. А я заставлю наместника выслушать тебя, – ответил колдун. – Договорились? Но... все это после того, как ты споешь реке... По словам Черета – и ему, и твоему хозяину отпущен слишком короткий срок.

Берко отвернулся, чтобы скрыть выступившие слезы. Вспомнил тихий голос Черета: «Нам обоим не дождаться холодов». Он с обидой поглядел на торбанщика: ему очень нужен был совет. Но Лен спал. А внутри что-то настойчиво требовало: «Не соглашайся».

– Я... можно, я до утра подумаю, господин? – наконец, пробормотал он.

– Очень разумно. Я ждал от тебя такого ответа. Доброй ночи, – тотчас же поднялся старик. Мальчик напрасно ловил на его лице хотя бы след удовлетворения.

Гость вышел. А Берко задул огонек светильника, постоял в полутьме... Ровно дышал Лен. Сейчас бы тоже лечь. Но сна – ни в одном глазу. Он вышел на крыльцо. Присел, обхватив колени руками. Вяло отмахнулся от зудящих над ухом комаров. Слушал ночь и долго не мог понять, что же не дает ему покоя. Наконец, сообразил – он был не в силах запеть. В горле першило от желание докричаться до Черета, но Берко словно лишили голоса. Может, и правда, лишили? Заколдовали из страха перед тем, что Берко может спеть? Страшные догадки, одна нелепее другой, не давали покоя пареньку. Несколько раз он пытался одолеть немоту, но кроме хриплого дыхания и кашля из горла по-прежнему не вырывалось ни звука. Он со страхом представил, что онемел навсегда. Потом вспомнил, что почти согласился спеть реке. И окончательно уверился, что без старого колдуна здесь не обошлось. От этой мысли Берко внезапно успокоился. Просто сидел и смотрел перед собой. А внутри дрожала не выпущенная на волю мелодия.

Он ушел спать, когда за частоколом, приветствуя зарю, начали перекликаться птицы.

* * *

Проснулся Берко от того, что учитель тряс его за плечо:

– Эй, да что с тобой? Не добудиться. Нам уже завтрак принесли. Вставай. Ты не заболел после вчерашнего?

Паренек с трудом открыл глаза, которые так и норовили закрыться. И хотел заверить торбанщика, что с ним все в порядке, как горло перехватило. Берко закашлялся, пытаясь подавить страх – он по-прежнему не мог говорить. Вместо ответа пришлось мотнуть головой. Но Лен уже заметил неладное. Забросал быстрыми вопросами. Успокоить его мальчик не мог, поэтому молчал, отводя глаза. И торбанщик угадал, в чем дело. Спросил одними губами:

– Ты потерял голос?

– Что случилось? – вошедший старик говорил спокойно и властно. И смотрел только на Берко:

– Мальчик, что с тобой?

– Онемел, – ответил за ученика Лен.

Колдун удивленно приподнял брови, но, вглядевшись в их серьезные лица, протянул с легкой иронией:

– Кажется, вы оба уверены, что это мое заклятье. Зачем? Мы ведь с тобой обо всем договорились. Я ждал твоего решения. Так мы едем?

Мальчик, попытавшись ответить, снова закашлялся, и старик, точно спохватившись, протянул руку. Поводил перед лицом Берко, сказал недоуменно:

– Ты можешь говорить. Не знаю, что ты себе придумал, но голос никто у тебя не отнимал.

То ли от его уверенных слов, то ли от чего-то другого, но паренька отпустило.

– Спасибо, – хрипло произнес он. – Я... не знаю, что на меня нашло.

– Так мы едем? – повторил старик.

– Я... еще ничего не решил.

Но тут вмешался Лен. Торбанщик поднялся и заслонил собой друга:

– Господин, конечно, тебе позволено многое. Но я никуда не отпущу своего ученика.

– Он вернется завтра после полудня.

– Нет.

Они бы еще долго мерились взглядами, но тут прозвучал голос Берко:

– Я хочу спеть. Пожалуйста, не вмешивайся, господин... Лен, ты тоже.

В его голосе было столько сдержанной муки, что торбанщик и старик не нашлись, что ответить. Только переглянулись. А первый звук уже взлетел, наполняя воздух неясной тревогой. Эта мелодия не была похожа на ту, что рождалась, но не могла выплеснуться ночью. Сейчас в песне Берко слышались крики, лязг мечей. И частые удары набата... Когда он замолчал, старик поглядел на Лена: