Смерть может забрать всех детей – коснуться каждого из теплых, только что рожденных комочков. Поэтому следует добровольно отдать ей одного, самого маленького и слабого... Ему не дали дотянуться до материнских сосков, схватили, отнесли к подножию каменистого склона. И там оставили. Зная, что до рассвета смерть придет за ним. Но случилось иначе – его подобрала Сумасшедшая Эру. Увидела, ахнула, взяла на руки. Если бы нашелся кто-то знающий – и способный объяснить ей – он бы сказал: «Верни туда, откуда взяла. Потому что пока он жив, смерть будет гостить у его близких».
* * *
Он не представлял, что могут быть какие-то другие семьи. Семья могла быть только такой: мама Эру и ее дети, не похожие ни на нее, ни друг на друга. Он любил слепую Свею, мирился с колченогим, ворчливым Монтом и не уставал от постоянной трескотни Свиста. А его мама Эру называла «Авель». Ему не казалось странным, что тело Свеи покрывает пушистая рыжая шерсть, до Монта нельзя дотронуться из-за колючек, а Свист наделен клювом и перьями. Были и другие – они появлялись ненадолго, чаще всего больные или покалеченные. И либо умирали, либо выздоравливали. Одних мама Эру зарывала на склоне за домом, других отпускала на волю.
Он привык к тому, что мама не понимает его. Нет, сама она не была немой – ее речь то журчала весенним ручейком, то заставляла вздрогнуть, словно хруст ветки (когда мама сердилась). Но в этих звуках не было смысла. А когда он пытался что-то объяснить, она растерянно хмурилась или просто гладила его по голове. Но никогда не отвечала на вопросы. И, тем не менее, он был ее сыном.
В то утро мама Эру только-только вышла во двор. Авель привычно путался у нее под ногами, когда услышал:
– Вот! Вот он!
Больше всего Авеля потрясло то, что оклик был понятен ему. Он огляделся. И увидел другого себя. Этот другой приближался к ним. И от него ощутимо пахло болезнью. Блеск глаз, неровная походка, слюна на губах – все говорило о том, что чужак умирает. И заразит смертью любого, кто дотронется до него. Но мама Эру словно не замечала тревожного предупреждения. Когда она шагнула к чужаку, Авель бросился наперерез. Чужой накинулся на него, Авель отскочил. Что-то в глазах чужого подсказало, что это существо намерено убить именно Авеля. И Авель боялся чужака, очень боялся. Они заметались друг напротив друга. Потом чужак, кося на Авеля глазом, потянулся к ноге мамы Эру. Авель прыгнул вперед, подставляясь под укус. Но опоздал. Незнакомец с поразительной быстротой извернулся и укусил их поочередно. На его морде промелькнуло довольное выражение. Но тут мама Эру сунула ему в пасть руку, обернутую куском плотной кожи, а другой рукой схватила за шкирку. Авель не раз наблюдал, как она справляется со строптивыми больными, и привык доверять ее рукам и ее умениям. Пузырек с резко и неприятно пахнущей жидкостью, таинственные, кусачие, как рассерженная оса, блестящие палочки... Сначала мама Эру «ужалила» палочкой взвизгнувшего от боли и ужаса пришельца, потом Авеля. Потом – себя. Авель молча вытерпел неприятную процедуру, загнал поглубже страх перед смертью, и занял наблюдательный пост у клетки с чужаком. Больше всего Авелю хотелось услышать, как тот снова заговорит. Но чужак молчал.
Наконец, Авель не выдержал. Подойдя к клетке почти вплотную, он сказал:
– Ты хотел меня убить. Почему?
Тот сначала сердито дернул усами и отвернулся. Но Авель настойчиво повторил вопрос, и чужак приоткрыл глаза:
– Потому что тот, кого положили у холодного камня, должен умереть.
– Меня никуда не клали.
– Ты просто не помнишь. Сумасшедшая Эру все испортила. Но теперь, надеюсь, ты поглядишь в глаза смерти. И твоя спасительница тоже, – чужак тяжело дышал, не то от болезни, не то от ненависти. – В живых уже нет ни одного из твоих братьев и сестер. А теперь смерть взялась за чужих детей... Но я не напрасно пришел сюда...
– Мама Эру вылечила меня. И вылечит всех вас. Она не понимает слова, но знает, как прогнать смерть.
Чужак еле слышно фыркнул:
– Вот и посмотрим, кто сильнее: безумная Эру или смерть, пришедшая за обещанной жертвой.
* * *
С этого дня Авель каждое утро прибегал к чужаку и надолго оставался рядом. Хотя слышал только проклятия в свой адрес. Но чужак говорил! Иногда за Авелем увязывалась Свея, помнящая, как они ежедневно играли вместе. Но, увидев, что брат опять направляется на задний двор, обиженно тявкала и ковыляла к маме Эру. Жаловаться. Авель и сам понимал, что обижает сестру, но его тянуло к чужаку. В его мире, до сих пор наполненном только интонациями и жестами, вдруг появились слова.
А потом наступило утро, когда мама Эру в привычное время не встала с постели. Первой неладное почуяла Свея: заскулила, принялась тыкаться мокрым носом в ладонь мамы Эру. Та сонно забормотала, но не очнулась. Хотя раньше любой шорох способен был разбудить ее.
Авель тоже выполз из своей корзинки, дотронулся носом до безвольно свисающей руки – ладонь показалась ему слишком горячей.
Но через некоторое время мама Эру все-таки пришла в себя, поднялась, покормила детей, вышла во двор. Авель, бросив недоеденную порцию, побежал следом. Словно для того, чтобы услышать злорадную реплику чужака:
