Приемыш - [2]

– Ага, она заболела. Теперь очередь за тобой, приемыш. И с рода будет снято проклятие.

Тут чужак умолк, потому что Сумасшедшая Эру сделала что-то совсем немыслимое – подошла к его клетке, открыла дверцу – и так оставила. Удивился не только чужак, но и Авель: мама Эру выпускала всех – больных и здоровых, жаждущих свободы и стонущих от боли... Как будто – Авель похолодел – как будто не была уверена, что сможет о них позаботиться.

Чужак, не мешкая, прыгнул вперед, потянулся – и недоуменно замер. Когда он обернулся к Авелю, злорадное торжество на его мордочке сменилось растерянностью:

– Ты был прав. Она... она сумела обмануть мою смерть. Я чувствую себя совсем здоровым!

Авель только кивнул в ответ: в горле стоял комок от мысли, что мама Эру, столько раз прогонявшая чужую смерть, не сможет прогнать свою. Чужак присел на задние лапы, потер глаза, встряхнулся. И прошептал:

– Скажи ей... Попроси ее... не умирать. Через три дня я приведу сюда всех, кто может ходить.

Авель проводил глазами маму Эру, которая незнакомой, шаркающей походкой направлялась к дому, и опять кивнул. Но вдруг встрепенулся:

– Подожди... ты когда-нибудь видел смерть? Какая она?

Чужак задумался:

– Хищная тень. С ярко-желтыми глазами. Но глаза смерти видит только тот, кого она выбрала своей добычей.

* * *

Страшнее всего было по ночам. Когда казалось, что из темноты пристально и неотступно следят огненные глаза смерти. А мама Эру металась в постели, что-то беспрерывно бормоча. Он вздрагивал от каждого шороха. Но тут же успокаивался, если это вздыхала во сне Свея, ворочался в своем углу Монт или встряхивался, шелестя перьями, Свист. Авель почти завидовал им. Все они – пусть беспокойно, но спали. А он сидел в ногах мамы Эру и боялся. Что подкрадется хищная тень, и среди шорохов спящего дома исчезнет один – прерывистое тяжелое дыхание. А он, Авель, ничего, совсем ничего не сможет сделать.

* * *

Они пришли на четвертый день – те, кого он должен был бы называть своими родными и близкими, если бы не мама Эру и ее дети. Хотя – нет, если бы не мама Эру, его просто не было бы в живых.

Сегодня мама впервые вышла из дома с тех пор, как слегла. Присела на верхнюю ступеньку крыльца. Авель приткнулся рядом, но, увидев, кто приближается, метнулся в комнату и принес сумку, где лежали пугающие блестящие палочки. Ту сумку, без которой мама Эру не отправлялась к больным.

– Молодец, Авель, – сказала она.

Он знал это слово – мама часто хвалила его. И сейчас с особенным удовольствием впитывал каждый ее жест, каждый звук ее голоса. Но на улыбку маме Эру сил не хватало.

Несколько старших соплеменников опасливо остановились поодаль, а Чужак потащил к ступенькам зажмурившегося от страха малыша. Одного, второго, третьего... Мама Эру наклонилась. Обычно она приговаривала за работой. Ее голос успокаивал, как журчание воды или пение птицы. Сегодня она молчала. Когда последнего из пришедших уколола блестящая палочка, мама Эру обернулась к сыну:

– Авель?..

Она о чем-то спрашивала его. О чем-то важном. И как ему показалось, связанным с его сородичами. Впервые мама Эру задавала ему вопрос. От растерянности Авель сел столбиком и повторил свое имя:

– А... в... бель...

Мама Эру нахмурилась. Потом ее брови взметнулись вверх. Незнакомо рассмеявшись, она закрыла лицо руками – из-под пальцев закапали слезы.

Авель бросился к ней, не обращая внимания на глазеющих соплеменников, прижался, вспоминая другое слово – то, которым она всегда его утешала:

– Бед-ный, – он сам не понимал, как у него получается произносить такие странные звуки, но повторял: – Бед-ный.

Наконец, мама Эру отстранилась, поднялась и ушла в дом.

– Что это с ней? – спросил Чужак.

– Забыл, как за тобой следили огненные глаза смерти? – сердито прошипел Авель. – Смерть не отпускает ее.

– Да, – согласился тот. – И не отпустит – такую добычу.

В сердцах Авель цапнул его за ухо. Но Чужак не стал затевать драку. Сказал тихо: «Мы будем поблизости» – и отошел.

Авель шмыгнул в дом, забился в самый дальний угол. И долго-долго сидел там. Вспоминая жизнь до прихода Чужака. И страстно желая, чтобы темнота не наступала. Потому что с темнотой к домику подкрадывалась страшная тень.

Когда он решился подойти к маме Эру, залаяла Свея. Авель замер, потому что лай был «узнавающим». Именно так Свея встречала маму Эру, когда та возвращалась домой из дальних прогулок...

Дверь распахнулась, и на пороге возникли... двойники мамы Эру. Авелю стало не по себе. Он-то считал, что мама Эру – одна-единственная, что уж она-то никак не может раздвоиться, а тем более – разтроиться. Впрочем, он и о себе не мог такого представить – до недавнего времени.

Незнакомцы заговорили. Дом наполнился журчанием воды, только один голос был глуше, а другой звонче, чем у мамы Эру. Больная ответила. Авель насторожил уши, но речь лилась потоком. Нет, мама Эру вдруг заспорила – слишком сухим и резким стал ее голос. Потом замолчала. Гости подсели к столу, и мама Эру начала поочередно представлять своих детей. Когда окликнули его, Авель, смущаясь, вылез на свет. Взобрался к маме Эру на колени. Почувствовал, как легла на плечи горячая ладонь.