Одной крови - [13]

— Понял.

— Точно?

— Да.

— Подводя итог, Рома, скажу, что вам повезло уже дважды. Вы поняли, что с вами что-то серьезнее, чем простуда уже сейчас, а не потом. И в течение недели у вас будет целых два мнения по поводу Юлиного диагноза. Это лучшее, что только можно придумать. Все, я побежала за багажом. Завтра созвонимся.

Сигарета полностью осыпалась пеплом на землю. За то короткое время, что она тлела, у нас появился план. Даже два плана. Нас ждали в двух местах сразу. Невероятное редкое везение для российских медицинских реалий, в которых абсолютное большинство людей тратит месяцы, а иногда и годы, чтобы попасть к хорошему врачу в хорошую больницу.

И чем же я заслужил таких великих женщин рядом? Какие-то глыбы, а не женщины. За пару минут нашли врачей, нашли деньги и нужные слова, чтобы успокоить. Я же, превратившись в маленького беззащитного мальчика, — не старше собственного сына — с дрожащими коленками поднимался по ступеням на свой четвертый этаж, домой. К заболевшей чем-то очень страшным и непонятным жене. И к весело играющему ребенку. Все, что мне хотелось сделать, — это зажмуриться. Как в детстве: зажмурился — значит спрятался.

Юля все еще лежала на кровати, свернувшись, как кошка, в клубок. Лука достраивал игрушечную ферму.

12

Брак не изменил нашу жизнь. Жизнь изменилась, когда родился ребенок. Это было наше первое и, как нам тогда казалось, самое главное и сложное испытание, через которое мы с большим трудом пробирались, как через поле крапивы босыми ногами.

* * *

Интуитивно мы с самого начала понимали, что Лука нам жестоко отомстит. Любой уважающий себя эмбрион затаил бы на его месте обиду на своих будущих родителей.

Зима. Поезд Дели-Гайя. Ехать чуть больше суток. Но сейчас сезон туманов. Поэтому никаких железнодорожных расписаний в стране не существует. Когда мы доедем — не известно ни одному из сотен индийских богов. Ползем — и хорошо. Поезд не такой, как в фильме Андерсона «Поезд на Дарджилинг». А настоящий индийский поезд. В нем, кажется, едет половина всей миллиардной Индии, спасаясь от какой-то вымышленной гражданской войны, холеры, черт знает чего еще. Будто это последний поезд, удирающий из горящей столицы. И все, кто только мог, залезли именно в него. Залезли и мы с беременной Юлей.

Вагоны забиты так, что невозможно сходить в туалет. Если рискнешь оставить свое место, то к нему, скорее всего, уже не вернешься никогда: безбилетные индусики в черных улыбающихся усах просто одновременно вытянут ноги — и места для тебя не будет. Короче, нормальный индийский поезд.

С нами в вагоне ехали беженцы из Тибета. Аккуратно выбритые маленькие тибетцы в красных платьях направлялись в малюсенькую деревню Бодхгайя. Там — святое место для буддистов. Там Гаутама под деревом Бодхи все для себя решил. Там иногда зимует Его Святейшество Далай-лама четырнадцатый. Туда же едем и мы. Я. Моя жена. И трехмесячный эмбрион Лука — мой сын.

Я не верю в знаки свыше. Да и в существовании Сиддхартхи сомневаюсь.

Но на этот поезд кто-то точно наложил проклятие. Токсикоз у жены начался именно здесь и сейчас. Юлю рвало, как Джима Моррисона перед концертом. Долго и мучительно. Только и успевай пакетики менять, каким-то чудом взятые с собой на всякий случай. Испуганные индусы не знали, куда себя деть. Предлагали какие-то народные снадобья, корешки, затянуться гашишем. Продавцы на станциях бесплатно наливали масала-чай. Тибетские беженцы били в свои барабанчики и не переставая читали «Ом мани падме хум» за здравие моей жены. Нашелся даже один на весь поезд проводник: толстый пакистанец с большими кругами от пота на рубашке, с гаечным ключом и зубочисткой между беззубыми деснами. Он потрогал Юлин лоб, покачал головой и убежал.

Ничего не помогало. Лука бунтовал: «Куда вы, придурки, поперлись? У вас же теперь есть я!»

Меня предупреждали, что жизнь изменится не после свадьбы, а после зачатия ребенка. Ну и хорошо. Пускай меняется. Поскорее бы. Все-таки ребенок — это только счастье, значит, все перемены будут к лучшему.

До этого мы шесть зим подряд проводили в Индии. Хотели зимовать так и дальше. Но сын как будто решил, что будет иначе. В Индию после его рождения мы больше не ездили. Сидели дома и ели новогоднее оливье вместо масалы-досы. Это была первая и самая безобидная жертва, принесенная нами. Ну и бог с ним, с Индостаном. В конце концов, в Варанаси за последние десять тысяч лет не изменились даже цены на велорикшу. Не изменятся они и к моей старости, когда я буду свободнее. Но потом мы лишились и Москвы.

В Москве у нас была не очень уютная и не очень удобная съемная квартира, куда с трудом бы влезли три человека. В Москве много машин, чудовищная экология и нет бабушек. Вот и пришлось вернуться к корням. Переехать в то самое Подмосковье, где мы с Юлей родились и встретили друг друга. В тот самый рабочий поселок, где из развлечений один стадион, одно общежитие и самая неблагополучная школа в районе. Зато там была квартира побольше, а воздух — посвежее. Значит, сыну так лучше.

Когда малыш еще совсем малыш, он много спит, ест и ходит в туалет. И кажется, что это чрезвычайно просто. Ты катишь коляску, как колесо Дхармы. Катишь и катишь. Катишь и катишь. Катишь и катишь. Он иногда просыпается, ты снова его кормишь. Ну, может, еще переодеваешь. Он засыпает. И ты снова катишь. Медитативный цикл, лишенный всякой суеты. Приятная зияющая буддистская пустота. Ты правильно дышишь, слушаешь в наушниках музыку и думаешь о том, на что никогда не хватало времени. Только колесики коляски поскрипывают. А ребенок посапывает.