Одного поля ягоды - [48]
- Да, я и вправду живу в другом мире, но ты в любом мире будешь считаться христопродавцем.
- Христопродавцем? А как ты думаешь, резину производят потому, что людям нравятся джунгли? Ты думаешь, сталь выплавляют потому, что людям нравится жара? Людей надо заставлять работать силой! Люди невежественны, глупы и ленивы. Сильный человек должен загонять слабого, иначе не видать нам ни прогресса, ни роста.
- Ах, да, промышленный кровопийца-прогресс... - Селеста была холодна, словно метель снаружи.
- Ты предпочла бы неясную буколическую иллюзию? Селеста, ты и тебе подобные - вымирающая порода. Америку построили такие, как я. Ваше время вышло в Геттисберге, а теперь - моя очередь. То, что ты называешь коррупцией, это цена, которую мы платим за прогресс. Римляне тоже думали, что Цезарь был коррупционером, но он превратил республику в империю. Америка становится империей!
- Alea jacta est.
- Да, жребий брошен. Возврата нет. Почему бы тебе не наслаждаться своим богатством и своей женщиной, - на этом месте его голос зазвенел, - и не оставить бизнес мужчинам? Тебе все равно его не постичь.
- Ты, может быть, и прав, Брутус, но что я все же понимаю - так это обычную мораль и обычную ответственность. Возможно, это все тот же старый спор между Антигоной и Креоном. Возможно, и нет ничего нового под солнцем.
[Антигомна — героиня древнегреческой мифологии, старшая дочь фиванского царя Эдипа. Её братья Этеокл и Полиник соперничали между собой за власть в Фивах. Полиник выступил против брата, оба они погибли в сражении. Этеокл, как защитник Фив, удостоился подобающих похорон, тело Полиника, как изменника родины, осталось не погребённым по запрету нового властителя Фив царя Креона. Антигона тайно предала земле тело брата, и за нарушение закона Креон осудил Антигону на погребение заживо, она повесилась. Приговор этот привёл в отчаяние её жениха, сына Креона, и он умертвил себя; его мать, жена Креона, покончила с собой. В общем, все умерли)
Для современников Софокла в противостоянии Креона и Антигоны выразилась борьба двух парадигм общественного бытия. Старой — родовой, управляемой неписанными, но непреложными правилами Традиции, и новой — государственной, подчиненной Закону.
Софокл был на стороне Антигоны. В его трагедии любовь к родному человеку выше соображений политики.]
Раскат грома снаружи заставил Брутуса вздрогнуть. А когда он повернул голову от окна, Селеста уже направила на него свой красивый немецкий пистолет.
Наполовину изумленный, наполовину напуганный, он попытался бахвалиться.
- Ты что это такое затеяла? Убери эту штуку!
- Это дело чести. Я не думаю, что ты в состоянии это понять.
- Ты с ума сошла! - теперь он по-настоящему забеспокоился.
- Вот именно.
Вспышка изломанной молнии озарила комнату мертвенным желто-голубым светом. Прокатился оглушающий раскат грома, а когда он затих, Брутус обмяк на своем стуле, и между глаз у него красовалась аккуратная дыра от пули. Если не смотреть на его затылок, то он напоминал индийского брамина.
Селеста сунула пистолет во внутренний карман, подошла к окну, натянула перчатки и попыталась открыть фрамугу, выходившую на аллею. Окно было закрыто намертво. Ни минуты не колеблясь, она кулаком разбила стекло и ногой вышибла раму наружу. В пролом ворвался снег, на полу сразу намело небольшой сугроб. Селеста протиснулась в окно, спрыгнула на землю и побежала к площади. Вспышки белизны окутывали ее, пока она пробиралась домой. Она не испытывала ни страха, ни сожаления. То, что она совершила, ощущалось как гордость, запятнанная отвращением. Отвращением к человеческой расе, сумевшей породить таких монстров, как Брутус, и отвращением ко всем нам, позволяющим им безнаказанно процветать.
- Это ты, Селеста? - позвала Кора сверху.
- Да. Там буря!
Рамелль вышла из комнаты и выглянула из-за лестничных перил.
- Дорогая, ты просто лунатик - гулять в такую погоду!
- Я знаю, - она подняла голову и посмотрела на округлившуюся Рамелль. - Ярость шторма выгнала меня наружу.
На следующий день Раннимид криком кричал от новостей. Никто не скорбил о смерти Брутуса, в том числе и его жена, Фелиция. Что шериф Северного Раннимида, что шериф Южного не стали проводить особенно тщательное расследование.
Юлий Цезарь Райф, которому недавно исполнилось двадцать и который уже проявлял крутой норов своего отца, должен был принять бразды правления семейным бизнесом. Убийство отца стало для Юлия назиданием: давить можно только до определенного предела.
В дом Селесты новость принесла Фанни Джамп Крейгтон, влетевшая в парадную дверь. У Рамелль возникло нехорошее чувство, что это Селестиных рук дело, но она оставила свои мысли при себе. Кора, услыхав шум, неторопливо пришла в гостиную, где Фанни пересказывала свою историю.
- Они предполагают, что это совершил здоровый мужчина, потому что когда он убегал, то вырвал раму из окна, - соловьем разливалась Фанни. Она, как и все, ненавидела Брутуса.
- Это точно установленный факт? - Селеста выгнула бровь.
- Никаких улик? - спросила Рамелль.
- В таком буране? Кроме того, только уважение к Фелиции удерживает весь город от того, чтобы устроить праздник.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.