Однажды в Париже - [22]

Ну, конечно же. Мне только это и надо было. Но я хотела понять. Прежде всего то, почему Эдуар сам занялся этим делом. Недавно пришлось долго буквально умолять его, чтобы он лично встретился с Брюсом. Сюжеты о знаменитостях до смерти надоели ему. А теперь, вместо того чтобы доверить младенца кому-нибудь из своих журналистов, он сам поправляет ему одеяльце. В кругу массмедиа и шоу-бизнеса все дружат друг с дружкой как кошка с собакой, поэтому оказывать услугу мне никто не собирался. Я задала Эдуару вопрос просто, без уловок. Ответ тоже был обиняков:

— Я люблю эту женщину. Не хочу, чтобы она уехала с Фэйрфилдом в Америку. Что я могу поделать? Рыдать? Уже рыдал. Или попытаться вставить ему палки в колеса? Это я и стремлюсь сделать. Поживем — увидим.

Пока что он видел только фото, пристально разглядывал уже тридцать секунд: Аньес, склонившись к Брюсу и положив руку ему на плечо, что-то шепчет ему на ухо. Впечатление было такое, словно вы проникли в их интимную жизнь. Эдуар меланхолично сказал, что Аньес, должно быть, поверяет Брюсу свои тайны. Доведенная до ручки этим болваном, я высказала гипотезу:

— Может быть, тайну о том, сколько ей лет.

И поверьте, это даже не рассмешило его. Тогда я перешла к серьезным вещам. После того, как мы оба поклялись хранить все в тайне, мы договорились о сценарии интриги. Первое: он отправляет три-четыре фотографии по почте в журнал «Вот так!». Второе: уже сегодня, как ни в чем не бывало, я договариваюсь о встрече за обедом с главным редактором журнала. Третье: за обедом я подтвержу подлинность информацию и успокою немцев, дав понять, что судебных преследований за эту публикацию не будет. Четвертое: поживем — увидим.

Эдуар, возможно, вернет себе свою коварную прелестницу, а я поспособствую улучшению репутации моей звезды. Я не так много выигрывала, но и ничего не теряла. В качестве бесплатного приложения к этому, я еще докажу Оливье эффективность своей работы, информировав его, где воркует его соловей. Довольная, я сама пошла на кухню, чтобы сделать кофе эспрессо. Когда я вернулась в комнату, Эдуар по-прежнему предавался своему сплину, возлежа на диванчике-канапе. Я предложила хозяину выкурить одну из роскошных сигар «Монте-Кристо», коробка которых стояла на журнальном столике. Об этом не могло быть и речи. Месье никогда не курит сигары на публике. Он считал это привычкой нуворишей. Такого рода удовольствиями он наслаждался в одиночестве. В этом был весь он: фальшивый шик. Я так его и оставила.

Когда я вышла на улицу, по пути к стоянке такси поймала себя на мысли о том, каким образом сам Эдуар достал эти снимки. Я готова была себя ударить за то, что не задала ему этого вопроса. Потом я пожала плечами. Чтобы оставаться в стороне от всей этой комбинации, мне, несомненно, лучше не знать этого. Каждый успокаивает себя, как может. Сегодня я локти кусаю из-за этого. Ответ на эту загадку, возможно, прояснил бы все это дело. Конечно же эта стерва Аньес сама сообщила их адрес Эдуару.

Глава 5

Аньес де Курруа.

Несмотря на прохладу, мы ужинали при свечах на открытой террасе, защищенные от ветра небольшой деревянной стенкой цвета охры — типичный местный оттенок. Кроме нескольких цветочков, которые как будто сами росли из стола, двух хрустальных графинов, небольшого количества столового серебра и белой куртки метрдотеля, в ресторане отеля «Пелликано» все было очень просто: скатерть даже не была вышитой. При этом не было риска, что появится толстая добродушная итальянская mamma[46] со своим минестроне[47] и своими комментариями. Как только заказ был сделан, официанты молча отправлялись на кухню. В этой Италии ничего не было от Феллини — чистый Висконти[48]. Никто, похоже, не обращал на это внимания. И конечно, ни к чему не придирался. Вокруг нас все клиенты были похожи друг на друга, как кусочки сахара, они разговаривали тихими голосами, как будто дома они привыкли к тому, что их обслуживает целая армия прислуги. К счастью, эти феодальные порядки меня не шокировали, совсем нет. Справа на небе вышла на свидание с нами луна, а внизу серебристое море отдыхало сном праведника.

В воздухе чувствовался аромат жасмина — может быть, он шел от свечей, но я не была в этом уверена и не хотела выяснять, может ли жасмин цвести в начале февраля в полутора тысячах километров к югу от Парижа. В любом случае, не думайте, что я могу отличить запах жасмина от запаха флердоранжа или запах скошенного сена от запаха навоза. Лучше говорите со мной о сравнении метро Лондона и Парижа или о духах «Жики» и «Мицуко», здесь я чувствую себя в своей тарелке и различаю категории. Когда я нахожусь за городом, у меня возникает впечатление, что я попала в костюмный исторический фильм. Сегодня вечером мы определенно были погружены в атмосферу Старого порядка. Бог знает, почему Брюс согласился поужинать с Жан-Пьером Ренаром.

Вам неизвестно это имя, я его тоже не слышала, но в мире музыки Ренар знаменит так же, как Билл Гейтс в информатике. На протяжении двадцати лет он входил в руководство большинства крупнейших многонациональных звукозаписывающих компаний. Последний штрих: за три месяца до встречи с нами в Италии он побил все рекорды такого рода, покинув компанию «Континенталь», фирму Брюса, с чеком на 10 миллионов евро. Несомненно, деньги он получил не в благодарность за хорошую и верную службу. За три года акции «Континенталь» упали в цене на 60 процентов, реализация находилась в стагнации, и несколько звезд покинули компанию, больше не фигурируя в ее каталоге. Единственным бесспорным успехом Ренара было сокращение за счет увольнений на 30 процентов расходов компании на выплату зарплаты в Европе — он был президентом «Континенталь Европа», то есть на иерархической лестнице стоял выше Оливье. Он был самим воплощением безупречной версии палеолитического и одновременно авангардного капитализма: Уолл-стрит для патронов и Украина для рабочих.