Однажды в Париже - [20]

Должна сказать, я опешила, когда секретарша объявила мне по телефону его имя. Месье никогда не звонил. Сюжеты о знаменитостях были недостойны его высокой культуры. Когда мне удавалось иногда до него добраться, у меня всегда было такое впечатление, что я играю у него на нервах. Естественно, он не подавал признаков жизни после ужина в «Кристал Рум». Но он опубликовал интервью с Брюсом на восьми страницах с великолепным фото его на пляже Лонг-Айленда, перед загородным домом звезды. Четыре листа в «Сенсациях». Оливье, страшно довольный, тут же послал ему коробку сигар «Монте-Кристо № 4». Я думала, он звонит нам, чтобы поблагодарить. Вовсе нет. Журналистов так же легко купить, как пакетик жевательной резинки, но с Эдуаром — без комментариев. Его жизнь мелкого маркиза массмедиа напоминает магазин самообслуживания: берешь товары на всех полках и выходишь, не сказав никому ни слова. Кроме того, он изображал неподкупность. Сидя на насесте со своими ходулями цифр — результатов продаж, он делал вид, что ему никто не нужен. Отсюда мое удивление, когда он попросил меня встретиться с ним. Сейчас же. И в каком-нибудь незаметном месте. Так чтобы нас не видели вместе. Я согласилась. Мы перебрали пять или шесть забегаловок. В конце концов он предложил пообедать у него дома, у площади Бастилии.

Эдуар не уродлив. Но и не красив по-настоящему. Нечто среднее, привлекательный мужчина, но странный на вид. Темные прямые волосы, как у индейца, а кожа бледная, как у скандинава, прямой греческий нос и мясистые, как у таитян, губы. Очень длинная шея и довольно узкий лоб… Явно, что его мамаша никому не могла отказать. Никто с первого взгляда не сможет угадать его национальность. Со второго взгляда обратит внимание на довольно инфантильный вид: классические костюмы, рубашки «Лакост» с длинными рукавами и страшно дорогие английские туфли — в целом полный джентльменский набор богемных буржуа из Ла Мюэтт-Ранелаг-Жасмен. Классика в сочетании с чем-то небрежным. Никогда никаких галстуков, но и никаких кроссовок. Отмеренные, но неизбежные отклонения от правила. Такой тип никогда не берет на себя ответственности. Он всем дает авансы. В его квартире модерновые картины соседствовали со старинными зеркалами, кожаные диваны-канапе были поставлены на паркете с рисунком в шашечку, плазменная панель телевизора находилась в окружении книжных стеллажей из окрашенного белой краской дуба, до отказа заполненных книгами: на его мельнице мололи любую муку. Ничего, кстати, удивительного для журналиста, ведь, чтобы заполнить страницы, им приходится пробовать любые блюда. Перейти от этого к плите? Ну, нет. Эдуар нечего не умеет делать на кухне, он может только открыть бутылку вина. Его кухня была похожа на блок операционной. Великолепная и, несомненно, разорительно дорогая, но чисто декоративная. Когда я открыла холодильник, опись содержимого была сделана быстро: один этаж занимали бутылки «легкой» кока-колы, другой этаж — баночки йогурта, батальоны сашими, водка «Абсолют» в ящике для льда, вот и все. Для данного случая Эдуар сделал закупки, и мне была предложена пармская ветчина с дыней. Затем сразу же меня ожидал десерт: шоколадное суфле. Эдуар не брал на себя риска. Но вино будет отличным — он давал гарантию. Это было кьянти, и я запомнила его название, потому что действительно хозяин сдержал свое обещание: «Монтепульчьяно» 1998 года. Мы поставили все на столик на колесиках и пошли в салон, где доминировали огромные окна, выходившие на Оперу. Внизу была видна городская суета, но в помещение не проникало ни звука. Ночью вид огней, должно быть, навевал лирические мысли.

Встретить меня, разрезать дыню, вынуть кубики льда, сказать мне, где взять тарелки и приборы, приготовить закуску для себя — все это заняло у Эдуара добрую четверть часа. Он воспользовался этим временем, чтобы поумничать. Еще один экземпляр, у которого есть свои идеи по любому поводу. Я забыла большинство из них, помню только самую несуразную. Постоянно злословя о звездах «Континенталя», Эдуар радовался по поводу старлеток из телевизионного реалити-шоу. Они, как он считал, способствовали тому, что звезды и их капризы, к которым публика научилась относиться настороженно, выходили из моды.

— Эти девицы из «Академии звезд»[42] говорят, как мы с тобой, — вещал Эдуар. — У них еще нет этой задубевшей речи. Они не раскрывают рот только для того, чтобы упомянуть великолепный новый фильм, в котором они снялись, его талантливого режиссера и идеальную работу оператора, которые останутся особыми воспоминаниями.

Я уже сотню раз слышала эти аргументы. Со стороны журналистов нападать на звезд, фото которых они помещают на обложки, — все равно что кусать руку, которая их кормит. Если эти малахольные не могут отказать себе в этом небольшом удовольствии, тем хуже для них. Я не стала спорить. Напротив, когда мы расставили угощение для нашего пикника на низком столике в гостиной, я спросила Эдуара о причине этого приглашения. И тут — о удивление! — он вынул пачку фотографий из маленького портфеля, лежавшего рядом с ним на диване-канапе. Один взгляд — и я поняла: Аньес наложила лапы на Брюса. Они были сняты отдыхающими в белых шезлонгах у бассейна, сидящими в беседке из виноградных лоз за столом с белой скатертью и роскошными приборами, идущими в обнимку по дорожке над морем, целующимися… На первый взгляд это было на Корсике, в Сан-Ремо или где-то в том же районе. Снимки пахли маслом для загара и сухим мартини. Сосны, лавры и розы попадались на каждой фотографии. У Аньес, разумеется, был вид стопроцентной Жаклин Кеннеди: узкие короткие брюки, подходящая к ним майка, большие черные очки и мокасины фирмы «Тодд». Скрытое послание: я простая женщина, но в своем карманчике я держу только кредитные карточки «Виза платина» «Банка Лазар». У Брюса прическа растрепалась, на нем были мятые джинсы и белая рубашка: стиль отдыхающего без церемоний, скромного и незаметного нувориша на рыбалке. Можно было подумать, что ты попал в «Сладкую жизнь»