Однажды темной зимней ночью… - [75]

– Быстрее, – шепчет Виктор, потом кричит в полный голос: – Быстрее!

Приливные воды уже доходят ему до бедер, волны норовят утащить его в сторону. Вода бурлит пеной уже у самого пояса.

– Дайте сам привяжу, – кричит он этим двоим и только сейчас замечает, как они испуганы, как беспокойны лошади, белки их выпученных глаз поблескивают в неверном свете фонарей.

Они с трудом пробиваются вперед среди бушующих волн, Виктор сидит на подводе, вода бешено бьется в ее борта. Ночь, как на грех, темная и промозглая. Он весь трясется, сырой холод моря пробирает его до костей. Он в грязи с головы до ног, она застряла в его волосах, налипла на уши. Он склоняет голову и баюкает остов своего исполина, как любящая мать – младенца.

* * *

Ножи звякают по фарфору. Рыбный пирог, еще не остывший, весь утыкан костями. Виктор вытаскивает воткнувшуюся в десну тоненькую прозрачную пику рыбьей косточки и откладывает на край тарелки. Мейбл не поднимает на него глаз, не разговаривает с ним. Они едва перемолвились словом с момента, когда он ввалился в их комнату, до костей промокший, истекающий грязью. Он-то надеялся, что она побежит с ним посмотреть, как его исполина сгружают с подводы прямо на улице, у дверей лавки, а она только отшатнулась от него и замотала головой. Это он в одиночку торчал под дождем и торговался с лавочником о цене, в одиночку раздавал указания десятерым грузчикам, пока те стаскивали остов вниз по замшелым ступеням в погреб под лавкой. Будь его, Виктора, воля, он велел бы затащить драгоценную находку к ним в комнату или устроился бы на ночлег прямо в погребе под боком у исполина.

От возбуждения у него дергается и подпрыгивает колено.

– Веришь ли ты? – шепчет он Мейбл. – Мое чудовище! Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь его. Оно восхитительно. Оно станет величайшей находкой со времен Plesiosaurus Вильяма Конибира.

– Не Конибира, а Мэри Эннинг, – тихо возражает ему Мейбл.

– Прошу прощения?

– Этого Plesiosaurus обнаружила Мэри Эннинг.

– Не надо придирок, – говорит он. – Конибир составил его описание, ведь так? – Он похлопывает ее по руке. – Очень скоро, может, уже завтра, сюда налетят газетчики. Ученые мужи! Палеонтологи. – Глубокий вдох, от восторга у него перехватывает горло. – Королевское общество! Ох, что начнется, когда они прослышат!

– Капустки? – предлагает хозяин гостиницы, поднося им соусник с разваренными до желтизны овощами.

Виктор хлопает себя по лбу от мысли: «Что, если в погребе ему угрожает опасность? Вдруг они продадут его?»

– Капустки? – снова вопрошает хозяин гостиницы. Глаза его красны, посеревшие щеки ввалились.

– Благодарю вас, Джеймс, – отвечает ему Мейбл и смотрит на него участливо, почти с любовью. Когда он пододвигается, чтобы положить капусту ей на тарелку, его пальцы легонько прикасаются к ее. Надо же, а он весьма привлекательный мужчина, удивленно думает Виктор.

– Боюсь, уже не осилю, Джеймс, – говорит Виктор, похлопывая себя по животу. – С меня уже достаточно.

Мужчина с поклоном отходит от их стола. Виктор замечает, что Мейбл провожает его глазами, следит за его перемещениями по столовой. Она создание добросердечное, говорит себе Виктор; она просто сострадает ему из-за гибели его племянника.

– Уверен, это новый вид в семействе Plesiosaurus. Если я прав, пожалуй, назову его Plesiosaurus V. Crispus.

Виктор выжидательно замолкает. Его жена сосредоточенно изучает овощи у себя в тарелке. Молчит, даже не дернулась.

– Знаю, знаю, я обещал назвать его…

– И почему это мужчинам надо вечно во все соваться? – перебивает его Мейбл.

Никогда прежде Виктор не слышал у нее такого тона.

– Прости, дорогая, ты о чем?

– Я говорю: и почему это мужчины не могут оставить все как есть? Почему им обязательно надо за все хвататься и…

Он протирает губы салфеткой.

– А-а-а, так ты о мальчике, да?

Она бросает на стол нож и вилку. Он в удивлении замечает слезы в уголках ее глаз.

– Мерзкое это дело, дурное, я так считаю. И решила, что оплачу ему пышные похороны для мальчика, достойные джентльмена. С плакальщиками, настоящим катафалком…

– И это вернет мальчика? – Он в раздражении дергает себя за галстук. – Вряд ли я виноват в том, что сошел оползень. А ты смотришь на меня волком, будто я какой-нибудь убийца. – Он передергивается от своих слов. – Это всего лишь злополучие, что мальчик оказался втянут во все это. Проживешь на свете подольше – сама поймешь, что людям частенько приходится платить за прогресс своими жизнями. Люди гибнут, когда возводят грандиозные мосты, когда колонизуют новые земли. Такое случается.

Ее рот сжимается в тонкую нитку, в уголках губ проступает кровь.

Его осеняет некая мысль, и он едва подавляет внезапный позыв рассмеяться.

– Разве это не звучит как нельзя подходяще, – говорит он, маскируя кашлем свою внезапную веселость, – что охотник за фоссилиями сам превратится в фоссилию? Сам же и угодил в их компанию, погребенный сырой землей. – У него плывет перед глазами, причудливый потолок с серпами, пинтовыми кружками и капканами раскачивается, отплывает от него, и он уже не сдерживает грубого хохота, что рвется из его груди. – Мальчишка, – еле выговаривает он между приступами смеха, шаря по столу в поисках стакана с водой, – он… сам себя… превратил… в ископаемое… Его откопают… и…