Однажды темной зимней ночью… - [40]
Сгущаются зимние сумерки. Уолтер Пембл опускается на колени у могилы возлюбленной.
Он ждет. И слышит ее голос. Слегка раздраженный.
– Совсем не такой конец я задумала, Уолтер.
Пембл поднимает глаза, перед ним стоит Лили Уилт, и к ней вернулась ее ледяная красота.
– Моя дорогая Лили.
Она одаривает его сардонической улыбкой.
– Полагаю, у нас есть один верный способ навеки соединиться.
Пембл кивает, трет глаза. Идет к выходу с кладбища и предается в руки первому встречному констеблю.
Утро в особняке на Ганновер-сквер. В просторной кухне дворецкий вслух зачитывает новости из газеты, экономка намазывает масло на подсушенный ломтик хлеба. Нэн ставит на стол закипевший чайник.
– Ага, вот она. Подумайте, какие дела, – говорит дворецкий.
– Он был чудовище, – экономка наносит поверх масла капельку джема.
– Не то слово, какое чудовище.
Нэн выравнивает столовые приборы, сметает крошки.
– «Уолтер Пембл, до недавнего времени служивший фотографом, – вслух читает дворецкий газетную заметку, – осужден за похищение останков мисс Лили Уилт, “Спящей вечным сном красавицы”, из фамильного особняка на Ганновер-сквер. Он также признался в убийстве своей квартирной хозяйки, которое ранее приписывали неизвестному лицу. Это произошло после того, как она обнаружила совершенное им преступное деяние».
Экономка ахает.
Дворецкий отпивает чаю.
– Разврат и безнравственность.
– Нынче он сплошь и рядом, – отзывается экономка. – Разврат этот.
– Малый растерял последние остатки рассудка, – говорит дворецкий тоном, намекающим на недомыслие со стороны мистера Пембла.
Экономка хмурит брови.
– Так оно и есть.
– Всенепременнейше.
Перед Ньюгейтской тюрьмой толпы народу. Нет, казнь через повешение не предполагается проводить публично, просто денек выдался на диво погожий для января, грех в такую погоду не выйти на улицу. Нэн тоже стоит в толпе. Когда подходит время казни, она роняет несколько слезинок по непутевому мистеру Пемблу.
В тот же день, но уже после обеда, Нэн достает из личных закромов под своей кроватью потертую коробку от сигар. Внутри серебряный наперсток, прядь седых волос, несколько засохших цветков и фотокарточка.
Она очень долго вглядывается в фотокарточку. Затем чиркает спичкой и подносит к ней огонек. Фотобумага коробится, занимается пламенем, а с ней и жуткая ухмылка Лили Уилт. Нэн бросает карточку в камин. Какое-то время неподвижно стоит рядом, погруженная в глубокие раздумья о жизни и смерти и о том ужасе, которой таится промеж них. Ближе к вечеру она умудряется съесть половину пирога с крольчатиной.
Лора Перселл. Кресло Чиллингема
Сначала Эвелин почувствовала, как что-то укололо щеку. Потом уши – ощущение было звенящее, саднящее. А вот конечности онемели.
Она попала в какое-то сырое, очень холодное место. Когда попыталась шевельнуться, боль пронзила ногу и заставила охнуть. Веки разомкнулись, и Эвелин увидела… пустоту. Огромное бесцветное пространство.
Наверное, она умерла. Она в чистилище, а иголки колют ей спину в наказание за грехи.
Не успела Эвелин об этом подумать, как тишину вокруг нее нарушили. Где-то рядом тяжело дышал зверь. Эвелин напряглась, не в силах поднять голову. Зверь запыхался; приближаясь, он трамбовал снег лапами.
Эвелин могла лишь хныкнуть и закрыть глаза. Зверь рыскал все ближе, сопел рядом с ее ухом. Вот он лизнул ей рот теплым липким языком.
– Уходи! – простонала Эвелин.
Но мохнатый зверь вытянулся поперек ее груди, защищая Эвелин, обозначая как свою собственность. Ей стало нечем дышать, а студеный воздух огласился страшным воем.
Вдали послышались глухой стук и хруст. Кто-то окликнул ее по имени.
– Хорошая девочка! – похвалил мужчина. – Хорошая собака!
Эвелин медленно открыла глаза, и все прояснилось. Огромное пространство сверху оказалось не преисподней, а небом со снеговыми тучами; на груди у нее лежал не дикий зверь, а собака породы бигль, подзывавшая хозяина.
Поле ее обзора заслонили лица – джентльменов, которых Эвелин едва узнавала, и любимые черты ее сестры Сьюзен.
– Эвелин! – закричала Сьюзен. – Эвелин, ты ушиблась?
– Кажется… да, – прохрипела Эвелин. – Я не помню… что случилось.
– С ветки упал снег, и ваш конь испугался, – пояснил красивый джентльмен. – Он понесся к конюшне с седлом, болтающимся у живота.
Все верно: они охотились. И не дома, а в другом поместье, в Чиллингем-грендж. Джентльмен, заговоривший с ней, – это сам Виктор Чиллингем. Он склонился над ней. Добрые внимательные глаза осматривали ее тело, выискивая повреждения.
От стыда Эвелин едва дышала. Мало того что она упала с коня на людях, опозориться ее угораздило в гостях именно у этого джентльмена.
У джентльмена, брачное предложение которого она категорически отвергла.
– Тебе нужно скорее в дом, не то замерзнешь, – забеспокоилась Сьюзен. – Встать сможешь?
Эвелин подняла руку, чтобы оттолкнуть бигля. Даже такое движение причиняло боль.
– Простите, что создаю проблемы, но… Боюсь, что нет.
Доктор пристально посмотрел ей в глаза. От него пахло настойкой опия и пиявками.
– Вне сомнений, травма пренеприятнейшая. Череп не поврежден, но симптомы сотрясения мозга будут. Тошнота, головокружение. Я ни в коем случае не стал бы срывать ее с места.
