Однажды орел… - [369]

В глубине души Мессенджейл был уверен в том, что война будет расширяться. Она должна быть расширена, потому что это единственный логичный, с государственной точки зрения, шаг. Близится затоваривание потребительского рынка, промышленность ослаблена издержками и требованиями рабочих, дефицит платежного баланса становится угрожающим. Вся эта болтовня либералов насчет того, что война не является более орудием политики, всего лишь фразы, рассчитанные на дешевый эффект. В сущности, интервенция крупными силами в Хотиен была бы как раз тем, что в данной ситуации необходимо, если только у тех, кто сидит в Вашингтоне, хватит ума понять это. Перед нами не что иное, как заповеданная Хжоном Хэем «великолепная маленькая война», возродившаяся в середине двадцатого века, строго выдержанная в канонах американской военной традиции; война, в которую нет никакой необходимости втягивать народ; война, поддержанная большим бизнесом; война во исполнение охватывающих весь мир, освященных ныне законом и ставших бессрочными военных обязательств США; война, которая ведется на краю земли с минимальным, а то и вовсе с нулевым риском прийти в столкновение с крупной державой. В некотором смысле такая интервенция даже предпочтительнее рискованного нападения на Китай…

— Трудно избавиться от впечатления, — сказал Мессенджейл вслух, — что нас уносит, уносит в трясину безмятежности, благодушия, пассивности, нерешительности, застоя. Америке не хватает единства, сплоченности, понимания своего предназначения. Возникает весьма практический вопрос: нельзя ли использовать участие в каком-либо идеологическом конфликте вроде того, какой происходит здесь, в Хотиене, в качестве своеобразного фокуса экономических и психологических усилий американцев и тем самым осуществить частичную и насущно необходимую мобилизацию национальных ресурсов? Как вы полагаете?

Мессенджейл замолчал и отпил глоток коньяку. Дальше этого он заходить не будет. Это слабость большинства военных: они никогда не могут удержаться от того, чтобы не ляпнуть лишнее слово, то самое слово, которое обрушивает своды храма прямо на их упрямые головы. Ярким примером такой болтливости был этот Уокер в Корее… А Макартур! Он был злейшим врагом самому себе. Ему никогда и ни за что не следовало бы делать того злополучного заявления о том, что существует-де новая концепция, будто бы солдат обязан прежде всего быть предан родине и конституции, нежели тем, кто временно осуществляет исполнительную власть. Катастрофическое заявление. С того самого момента Макартур перестал существовать как политическая фигура в жизни Америки. Одно дело думать так, это хорошо, но ему никогда не нужно было высказывать подобного вслух. А Паттон!..

— Боже правый, уже четвертый час! — воскликнул заместитель министра, взглянув на часы. — Нам давно пора идти. В четыре часа у меня встреча с Дэмоном в Пном Ду. — Он стремительно поднялся на ноги. Его помощники последовали примеру начальника. Затем заместитель министра снял очки и слегка коснулся пальцами бровей и усов. На его высоком французском воротнике были пятна. — Отдаю должное вашему красноречию и кухне, Котни, но я должен бежать. — Направляясь к выходу, он спросил: — Можете ли вы заверить нас в том, что китайское коммунистическое правительство не будет активно вмешиваться в случае, если участие США в хотиенском конфликте потребуется расширить?

— Утверждаю это категорически, — ответил Мессенджейл. — Самыми важными данными из всех, полученных нашей разведкой здесь за последние три года, являются данные о том, что в подобном случае Китай не выступит. В этом мы уверены.

Заместитель министра кивнул головой, покусал дужку очков.

— То же самое утверждал штаб Макартура перед операцией на реке Ялу, — сказал он.

— Правильно. Но современная ситуация не совсем сходна с ситуацией того периода. Я уверен, что Фредерик Брокау поддержит меня в этом.

— А какую, по вашему мнению, позицию в таком конфликте займут наши союзники по СЕАТО?

— Я уверен, что они окажут нам искреннюю поддержку. В особенности Филиппины и Австралия.

Заместитель министра кивнул головой.

— Это интересно. Вы бы не составили для меня меморандум но этому вопросу к следующему моему приезду?

— Буду счастлив сделать это.

— И благодарю вас за это поистине королевское пиршество, Котни. Весьма благодарен. Я не едал ничего подобного со времен моей юности, прошедшей в посольстве в Париже.

Мессенджейл пожал протянутую ему руку.

— Я передам повару, он будет на седьмом небе от радости.

— Весьма признателен вам за исчерпывающую информацию.

— Всегда и с величайшим удовольствием к вашим услугам, — ответил Мессенджейл, распахивая дверь. — Счастливого пути, господин министр. Надеюсь на ваше скорое и успешное возвращение…

* * *

Четыре человека, составлявшие миссию Дэмона, сидели в паршивеньком, переполненном посетителями кафе неподалеку от аэродрома Пном Ду. Клонившееся к закату солнце изливало потоки расплавленного золота на металлические столы, на сидевших в непринужденных позах посетителей, на жестяные, некогда покрашенные розовой и желтой краской стены лачуг на противоположной стороне улицы. Порывы ветра поднимали маленькие вихри пыли и гнали обрывки бумаги и листья, мчавшиеся мимо них, словно лесные зверьки. То и дело в небо с напряженным ревом, заставлявшим содрогаться все вокруг, взмывали самолеты, и тогда разговоры смолкали. Потом самолет удалялся, растворялся в небе, и все продолжалось по-прежнему: пыль, ослепительный свет, дым от кухонных очагов, странный запах, к которому примешивались запахи йода, плесени, рыбы, старой меди… Этот запах напомнил устало сидящему в сплетенном из толстой проволоки кресле Сэму Дэмону запахи в Пасае на Филиппинах, а затем длинную комнату в Шармвиллере, на берегу Марны: там стоял такой же обманчивый, тревожащий аромат, аромат всегда манивших его чужбинных дорог.