Однажды ночью в августе - [59]

Манолис пожал плечами – для подобной беседы требовался не один час и затевать ее не было смысла.

– Приедешь как-нибудь еще? – спросил он Антониса перед посадкой на паром.

– Мне стоило бы держаться от тебя подальше, Манолис! Мы отлично провели время! Что за место! Что за люди!

– Здесь, я думаю, будет поживее, чем в Айос-Николаосе, – усмехнулся Манолис.

– Ты ведь к нам не собираешься? – уточнил Антонис.

– Пока нет, – сказал Манолис.

– Что ж, – вздохнул Антонис с притворной грустью в голосе, – выходит, придется навестить тебя как-нибудь в другой раз?

– В любое время, мой друг. Когда пожелаешь.

* * *

Несколько недель спустя Фотини сообщила Марии о том, что Антонис ездил в Пирей к Манолису.

– Думаю, они на славу повеселились, – начала рассказывать Фотини. – Похоже, Манолису там очень хорошо.

Мария посмотрела в сторону Спиналонги. Остров был залит золотым солнечным светом, и женщине казалось, будто между ней и бывшим лепрозорием тысячи километров.

Мария наблюдала, как по воде к Плаке не спеша приближалась лодка, в которой сидели двое мужчин. Одним из них был ее отец, а вторым – скорее всего, священник. Теперь лишь он регулярно бывал на острове. На кладбище Спиналонги покоилось несколько сотен человек, среди которых была и мать Марии Элени. Священника просили не бросать усопших прихожан, и он иногда приезжал на остров и совершал там обряды поминовения.

Мария как-то спросила отца, помнит ли он тот день, когда отвез Элени в лепрозорий. И тут же поняла, насколько неуместен этот вопрос.

«Я проживаю каждую секунду того пути всякий раз, когда везу священника на остров, – ответил Гиоргос, и его глаза наполнились слезами. – А также вспоминаю, как отвозил на остров тебя».

Мария извинилась перед отцом за свои необдуманные слова.

«Зато на обратном пути, – возразил старик с грустной улыбкой, лишь прибавлявшей морщин на лице, – я всегда вспоминаю, как вез тебя домой».

Голос верной подруги отвлек Марию от этих мыслей.

– Ты не хочешь узнать о том, как Антонис съездил к Манолису? – удивленно произнесла Фотини.

Она ожидала шквала вопросов, но Мария лишь покачала головой. Манолис Вандулакис действительно ее не интересовал. Ведь это из-за него случилась трагедия той августовской ночью. Что бы ни говорили на суде, Мария была уверена: Андреас не родился убийцей. И хорошо, что Манолис исчез из их жизни. Мария только молила Бога облегчить бремя гнева, который она все еще испытывала к любовнику своей сестры. Все, что ей пока удавалось, – это почти не думать о нем. Вот почему она слегка рассердилась на Фотини за упоминание его имени.

Лодка Гиоргоса подошла к берегу; через пять минут отец заглянет к ним в таверну. И тогда они все вместе пообедают, в том числе и София, которая провела с семьей Фотини весь день. По понедельникам таверна была закрыта для посетителей.

Пока никто не помешал беседе, Фотини быстро спросила Марию, давно ли та посещала Андреаса.

– Я все собиралась его проведать, – ответила она. – Но в больнице было много работы.

Внезапно в дверях таверны возник Стефанос.

– Настоящие закадычные подружки! У вас всегда найдутся секреты, которыми непременно нужно поделиться, да? – поддразнил он женщин. – Но мне кажется, вы уже наболтались. Пора обедать. Я позову детей.

Стефанос говорил правду: Марии и Фотини всегда было о чем поговорить. Но теперь у Марии появился секрет, которым она не хотела делиться даже с лучшей подругой. Она знала, что Фотини не одобрила бы всей этой затеи с конвертом, спрятанным у Марии в сумке.

Наконец Мария смогла найти время, чтобы съездить к Андреасу. Однако, едва проснувшись, она поняла, что страшно нервничает. Даже Николаос заметил ее беспокойство.

– Если тебе не хочется туда ехать, останься дома, – предложил он, надеясь отговорить жену от этой безумной затеи.

– Все в порядке, Никос, – мягко ответила Мария.

– Ну, ты знаешь, как я отношусь к этим визитам…

Утро выдалось прохладным. Стоял конец октября, и Мария не пожалела, что взяла с собой шерстяной шарф Николаоса, который тут же обмотала вокруг шеи. Письмо Александроса Вандулакиса уже несколько месяцев лежало в ее сумке.

Подходя к зданию тюрьмы, Мария ощутила, что ее сердце вот-вот выскочит из груди. Впрочем, у этих стен ее охватывала паника с тех пор, как седой надзиратель устроил ей тот ужасный досмотр. Мария боялась, что никогда не забудет прикосновения его рук, скользящих по ее телу. От женщин в очереди на вход Мария слышала о подобных досмотрах. Но при этом почти всегда у них в сумках находили предметы, которые запрещено было передавать заключенным. В наказание этих женщин лишали свиданий на полгода, ужесточая надзор за теми, к кому они приходили. Надзиратель явно упивался своей властью – вероятно, ему нравилось карать без разбору виновных и невиновных.

В этот раз Марии показалось, что он ищет досье Андреаса дольше обычного.

– Что это у вас там? – вдруг спросил охранник, кивнув в ее сторону.

Мария опустила глаза и заметила выпиравший из внутреннего кармана пальто шарф. Она достала его и предъявила надзирателю.

Очевидно, этот жест послужил приглашением к дальнейшему досмотру.

– Снимайте пальто, – приказал надзиратель. – Вдруг вы прячете что-то еще? Положите его на стул.