Однажды ночью в августе - [57]

Вскоре кирия Хортакис и София принесли готовое печенье.

– Оно восхитительно, моро му, – сказал Александрос Вандулакис своей внучке. – Это лучшее печенье, которое я когда-либо пробовал!

– Можно, я возьму одно для папочки? – спросила София.

– Конечно, дорогая. Уверена, кирия Хортакис разрешит тебе взять не одно, а парочку для папы, – ласково заверила ее Мария. – Попросишь ее завернуть печенье нам с собой?

Пока София с экономкой возились с упаковкой, Александрос спросил Марию о ее следующем визите в тюрьму.

– Я очень надеюсь, что мне удастся навестить его в ближайшее время. Но я должна обговорить дату с Николаосом. В дни, когда я навещаю Андреаса, ему приходится отводить Софию в школу и забирать ее оттуда, – ответила она. – На следующей неделе я выхожу на работу, так что, боюсь, мое время будет немного ограничено.

– Когда поедешь к нему, можешь передать вот это? Пожалуйста… – Александрос Вандулакис дрожащей рукой протянул Марии конверт.

Им обоим было известно, что заключенным не разрешается оставлять письма у себя. После прочтения они должны вернуть их обратно. Но только в том случае, если письма приходили на адрес тюрьмы и передавались заключенным через надзирателей.

Мария взяла из рук Александроса конверт и молча сунула в сумку. Даже держать письмо у себя ей казалось незаконным, но Мария не могла отказать старику.

Им с Софией пора было возвращаться домой. Александрос подошел к девочке и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. У старика было несколько внуков, но София была самой младшей из них и самой любимой.

В тот вечер после ужина Мария вспомнила о печенье, что они с Софией захватили для Николаоса. Когда она доставала его из сумки, то случайно коснулась конверта, в котором было письмо для Андреаса.

Пройдет несколько недель, прежде чем она сможет снова его увидеть. И хотя это немного сбивало с толку, Мария знала, что время для нее пролетит незаметно. А вот для Андреаса, должно быть, каждый час был медленной пыткой, потому что вместо будущего перед ним лежала пустота.

– Тебя что-то беспокоит, агапе му? – спросил Никос, заметив, что его жена рассеянно смотрит в пол.

– Нет-нет, Никос, ничего. Все в порядке. Я просто вдруг вспомнила, что София испекла для тебя печенье. Она так этим гордилась. Вот, попробуй! – И Мария протянула мужу пакет.

– Оно прекрасно, – похвалил Николаос, после того как попробовал лакомство. – Я вижу, вы отлично провели время в гостях у Александроса?

– О да, – подтвердила Мария. – Он очень любит Софию, а я люблю болтать с ним о том о сем. Старику нужна компания, и я боюсь, что дочери навещают его не слишком часто.

Она ни словом не упомянула о письме, прекрасно осознавая, какой будет реакция Никоса, если он об этом узнает. Ведь заключенным запрещено передавать что бы то ни было. Вероятно, нарушение запрета повлечет за собой неприятности как для Андреаса, так и для нее самой.

Конверт остался лежать в ее сумке. Более надежное место для него сложно было придумать, так что в течение нескольких недель Марии приходилось повсюду носить письмо с собой, и из-за этого она не забывала о нем ни на минуту. Пытаясь найти в сумке кошелек или ключи, Мария каждый раз натыкалась на конверт. Она с нетерпением ждала момента, когда наконец отдаст его адресату.

Глава 14

Антонис иногда пытался выудить у сестры хоть какую-то информацию о визитах Марии к Андреасу, но Фотини была непреклонна. Ей не нравилось, что брат с неким злорадством расспрашивает о судьбе своего старого соперника в любви.

Фотини была в курсе всего: как Андреас выглядел, о чем они с Марией говорили, каковы были условия содержания заключенных в тюрьме Неаполи – однако брату она не рассказала ровным счетом ничего. Ей было стыдно за Антониса, который так искренне радовался унижению Андреаса, пусть тот и расплачивался за свое преступление. Фотини считала неправильным подливать масла в огонь многолетней обиды брата. У Антониса было все, о чем только можно мечтать: несколько строящихся под его началом зданий, в том числе отель, а также две машины, большой дом и красивая жена, на тот момент беременная вторым ребенком. У Андреаса Вандулакиса же теперь не было ничего. Ни драхмы.

Фотини была особенно осторожна, потому что знала: Антонис переписывается с двоюродным братом Андреаса, Манолисом. Поэтому все, что Мария рассказывала ей о своем зяте, оставалось строго между ними. Фотини любила своего брата, но знала, что эту информацию ему доверять нельзя.

Антонис решил, что Манолис вряд ли когда-нибудь захочет вернуться на Крит, поэтому однажды оставил жену с ребенком дома, в Айос-Николаосе, и поехал в Пирей.

Манолис пришел на пристань задолго до того, как паром показался на горизонте. Друзья так давно не виделись, что Манолис был страшно взволнован предстоящей встречей. Когда он наконец увидел Антониса, сходящего по трапу, то понял, как сильно по нему соскучился. Друзья сердечно обнялись.

– Ах ты, малака! Ах ты, негодяй! – приветствовал Антонис Манолиса.

– Гамото! Черт! Как же хорошо ты выглядишь! – воскликнул в ответ Манолис и отступил на шаг, чтобы полюбоваться своим другом.

Антонис действительно выглядел настоящим франтом – красивым и ухоженным. Было заметно, что он преуспел в этой жизни: под ногтями больше не чернела грязь; руки были чистыми и гладкими. На правой руке Антонис носил массивный золотой браслет, а на левой – тяжелые золотые часы. Костюм сидел на нем отлично – его явно сшили на заказ где-нибудь в Ираклионе. Волосы и усы Антониса были аккуратно подстрижены. Опасения, заставившие его несколько лет назад найти себе жену, не оправдались: он вовсе не потерял все свои волосы, хотя его шевелюра и не была такой густой, как у Манолиса.