Однажды мы встретились - [69]

— А что делать было? Водку там пить нельзя — похмелье слишком тяжелое, вот и…

— А почему?

— Что почему? Похмелье? Кислороду маловато.

— А как же спирт? Пьют?

— Спирт — это зимой, когда замерзаешь, — Игорь помолчал и усмехнулся. — Или от дури.

— А-а, — протянул Вадька. — Сто-оющее лекарство.

Он смотрел на доску; губы, вытянутые хоботочком, шевелились, пауза затягивалась.

— Стоющее! — с вызовом сказал вдруг Игорь. — Не от всякой, правда, дури помогает. Дурь — она ведь, старичок, у кого в чем: один водку пьет, другой дураков в начальство двигает.

Первое, о чем Игорь подумал, проснувшись в этот день, это затевать или нет новый разговор о Привалове? После купанья с Вадькой в грозу, после всех воспоминаний и разговоров ему не то что показывать — даже помнить не хотелось, будто была еще какая-то, отдельная от всего этого, цель приезда. Да и стоит ли? Вадька не бог, а Игорь не мальчик, и, слава богу, не впервой ему приходится работать с дураками. «Не стоит, — решил, — уж как-нибудь…»

Но теперь в шевелении пухлого хоботочка Вадькиных губ ему почудилась скрытая усмешка, подкалывающая его чем-то давним и стыдным, и он, не думая, с автоматизмом самозащиты, уколол в ответ первым попавшимся на язык. А осознав чем, тотчас забыл о своем утреннем решении и весь подобрался, напрягся в ожидании спора.

Вадька даже голову поднял не сразу. Светлые, выпуклые, недоумевающе-бараньи глаза его уставились на Игоря поверх сползающих на потном носу очков.

— Ты про Привалова? Я его не двигал — просто согласился. Согласие же, друже, есть тот случай, когда глас твой, к сожалению, не перекрывает другие. М-да… — он взял двумя пальцами пешку и осторожно ввинтил ее в новое поле. — Вот так!

— Да ведь он дурак, — сказал Игорь.

Вялое Вадькино спокойствие как-то передалось, лишило фразу напора и злости.

— Возможное дело, хотя в служебных характеристиках это не значится. Там стоит: энергичен, старателен, может навести дисциплину, исполнителен… Вот про тебя никогда не напишут: «исполнителен», у? Ну, а как инженер — это, конечно, ноль, почему и примите наши соболезнования.

— Соболезнования — это уже кое-что.

— Чем богаты, чем богаты… — покивал Вадька.

Игорь уставился в доску, будто бы обдумывая положение фигур, но почти не видел их, поглощенный внезапной досадой. «Глупо! — думал. — Вышло, будто я почти жалуюсь, так сказать, капаю руководящему приятелю… фу! Но и Вадька хорош гусь — этак спокойненько…» Досадно ему было именно это спокойствие, но он никак не мог понять отчего — тяжелый волнообразный гул у самого уха все время путал, сбивал с мысли. Черный, в оранжевой мохнатой жилетке шмель метался и с маху щелкал о стекло. Игорь встал, прикрыл одну створку окна и вяло махнул рукой. Шмель мигом исчез, протрубив победу.

— Ты чего? — удивленно поднял глаза Вадька. — Ход-то твой…

Садясь, Игорь подумал, что после партии надо бы домой: «Вчерашнее кончилось, хорошего понемножку…»

Но они даже доиграть не успели — у калитки показался Нечесов-младший, Аркашка, и Вадик сразу обо всем забыл, кроме сына.

Вера вынесла чадушке тарелку зеленых щей: «Сначала поешь!» Но Вадька торопил: «Ну же, что новенького?» И Аркашка, прихлебывая щи, принялся поливать родительские головы страшными новостями университетских курилок.

— На английскую литературу уже четырнадцать человек на место. Фимка Олесов посмотрел, забрал документы и отнес в пед. Нинка говорит, уже и списки видела. У нее знакомая в предметной комиссии…

— Фима? — Вера в ужасе прижимала пальцы к вискам.

— Да чушь! Списки! Какие списки?.. — сердито фыркал Вадик, бегая по веранде. — Экзамены не начались, а у них уже списки!

— Говорят…

— Говорят! Да ты сам бы подумал: если кого-то и берут по знакомству, так это ж тайком. Нет, ты посмотри, они списки выдумали! Пф!

— Перестань, — отмахивалась от него Жанна, — перестань! По блату идут многие, и ты ребенку мозги не пудри. Я ж тебя отлично знаю: ты сейчас просто прикрываешь свою беспечность.

— Какую беспечность? Он всю зиму с репетитором занимался!

— Иди ты со своим репетитором! Ребенок раз в жизни поступает, так он не мог…

— А почему раз в жизни? — перебил Игорь, все еще сидя за шахматным столиком. Он и сам оживился, глядя на этот внезапный семейный переполох. — Даже до армии Аркашка имеет шанс поступать дважды, а уж после…

— Господи! — всплеснула Вера руками. — Не дай бог! Типун тебе на язык.

— А что такого? Да ты себя вспомни!

— Оставь, Игорь, при чем тут я?

— Нет, ребятки, вправду? — он вскочил, прошелся. — Ну что нам были конкурсы? Сам черт нам был не брат! Проваливались, поступали снова, эх!..

Вадик кисло улыбнулся.

— Набивали шишки, наминали бока.

— Ну и что? Какая ж юность без синяков, чудак ты? Вся прелесть жизни — чтоб чувствовать себя таким, знаешь, — уфф! А то оправдываются заранее: ко-онкурс-де, по блату много, — кривя рот, протянул он.

— Я не оправдываюсь, с чего вы взяли? — краснея, бормотал Аркашка.

— Батька твой в свое время провалился, пошел в дорожные рабочие, да притом еще жениться не побоялся, а я…

— А что ты? — перебила Жанна. — Пример для молодежи?

— Пусть не пример… — Игорь повернулся к ней, замолк и невольно отступил на шаг, наткнувшись на вчерашний ее, ненавидящий взгляд.