Однажды мы придем за тобой - [67]

— Мне тут сказали, что я целительница, — пожала плечами я, думая, насколько безопасно для психики вот так общаться со своим подсознанием.

— Пока ты больше разрушительнца, — заметила рысь. — И на правах твоего альтер эго предлагаю подумать вот о чем: если я советую тебе с кем-то подружиться, что это может означать? Не забывай, я лишь твоя тень.

С этими словами рысь, в лучших традициях незабвенного героя Кэрролла, дематериализировалась.

— Раздвоение личности, говоришь, — задумчиво произнесла я, проводя рукой по покинутой рысью столешнице. Там, где моя фича точила свои виртуальные, по ее словам, когти, остались едва заметные бороздки, но на чувствительность ладоней я не жаловалась. Кожа на них мягкая, и я часто ее заножу.

Занозы — это вообще моя проблема. Во всех отношениях.

* * *

Кажется, девочка испугалась моего появления.

Она сидела на кушетке, поджав ноги и обняв руками колени. Красивая, но неуловимо отличающаяся от остальных участниц Проекта, среди которых привлекательность скорее норма. Меня, кстати, это живо заинтересовало — наблюдая за другими девочками, я поймала себя на мысли, что мы все чем-то похожи независимо от расы и национальности. Улучшенная модель человека? Рай для нациста-евгеника?

— Привет, — сказала я как можно дружелюбнее. — Я кусаюсь только в полнолуние.

Где-то в голове послышалось недовольное фырканье моей фичи.

— Меня зовут Леди Лёд, но можешь называть меня просто Льдинкой, о’кей? — Я протянула ей руку.

— О’кей, — кивнула она, принимая мою ладонь. — А я Олга.

— Олга? — переспросила я. — А по-здешнему как?

Она уставилась на меня своими огромными глазами. Первый раз вижу такие чистые глаза. В полумраке комнаты (по ночам свет приглушали) казалось, что они даже светятся изнутри.

— Никак, — сказала она. — Олга.

А я думала — Незабудка. Впрочем, рысь предупреждала о странностях моей новой напарницы.

— Хорошо, Олга, — согласилась я. — Красивое имя. Русское?

— Чешское, — ответила она. — Мой отец чех, мать из Кроации. А у тебя есть имя?

Вообще-то Нинель считала, что в Проекте упоминать имена нежелательно, лучше обращаться по никам… Наверно, на чехов это правило не распространяется.

— Ты не поверишь, — сказала я, — но меня зовут Рания. Рания Ас Суад Ат-Тен.

— Почему я не должна верить?

— Потому что это имя подходит мне примерно так же, как рождественская гирлянда майскому дереву. Мои приемные родители — пакистанцы.

— А ты? — спросила Олга.

Я пожала плечами:

— Понятия не имею. Моя история — ложь, замешанная на обмане.

— Сожалею, — вздохнула она, и я почувствовала, что соседка говорит вполне искренне. — У меня в семье тоже все несладко, но, по крайней мере, я верю, что отец меня любит. И мама, по-своему.

— Тогда почему ты здесь? — удивилась я. Может, я чего-то не понимаю, но мне казалось, что здешний контингент — либо сироты, либо, как я, усыновленные.

— Отец пропал, — пояснила Олга, — от него уже год ни единой весточки. Тетушка говорит, что у него новый роман и я ему больше не нужна, а мама всегда в разъездах, я ее месяцами не вижу.

— Паршиво, — машинально сказала я и испугалась, что могу этим шокировать девушку, но та только кивнула:

— Да, и не говори. Наташа пыталась найти информацию про отца, но пока ничего не нарыла.

Наташа? Какая такая… а, еще один псевдоним Нинель, наверно. Интересно, как ее на самом деле зовут?

— Если отец опять женился, должны же были об этом хоть где-нибудь сообщить! Мой отец — Август Рекс.

Мне это имя ни о чем не говорило, и Олга объяснила:

— Неужели ты никогда не слышала? Август Рекс, лауреат «Оскара», режиссер-документалист. «Смерть на ладони», «Дети войны», «Наркоторговля: взгляд изнутри».

На миг у меня перед глазами появилась ехидная, как мне показалось, рожица моей рыси, затем в голове что-то щелкнуло, и в памяти всплыло нужное воспоминание…

* * *

Мы с моим тогдашним бойфрендом в его студии, на старом диване перед головизором, а перед нами в уютных креслах — манерный ведущий ток-шоу и мужчина лет сорока-пятидесяти. Мужчина хорош собой, он красив немодной ныне, мужественной красотой. Поверх глаз — едва заметные дорогие имплантаты, выполняющие роль очков, видоискателя робокамер и приемника изображения от беспилотного разведчика, — полезный, но очень дорогой девайс, имеющийся у топовых репортеров ведущих каналов и нескольких самых продвинутых режиссеров.

— Скажите, — спрашивает ведущий, — вам никогда не бывает страшно? Я понимаю, что вы не держите камеру, когда снимаете бой наркоторговцев с полицией или ребенка, играющего на минном поле, но вы ведь все равно рядом, на переднем крае…

— И часто куда ближе, чем вам по ту сторону голоканала кажется. — Мужчина улыбается, улыбка у него приятная. — Марк, радиус действия дроид-камер — семьсот ярдов, но я стараюсь находиться ближе. Считаю нечестным оставаться в безопасном месте, когда герои моих фильмов рискуют жизнью.

— Кто это? — спрашиваю я.

— Август Рекс, — отвечает мой бойфренд. — Охрененный дядька, я ходил на его «Смерть на ладони». В голотеатре, понятно, по гэвэ[53] все не так, а там — реально, будто сам на войне побывал. Взрывы, ошметки мяса, кровища… а когда мне в ногу пуля попала…