Однажды мы придем за тобой - [35]

…оставаясь самой собой… А кто вам сказал, что я хочу оставаться собой? Что я себе такой нравлюсь? Все говорят, что я — само совершенство, даже мать, но я им не верю, и в особенности Ирине Филиппусис. Мне слишком часто врали взрослые, чтобы у меня осталось хоть какое-то к ним доверие. И потом, какой толк быть совершенством, если это совершенство тебе самой не нравится? Мое совершенство — как модельные туфли на каблуке: красиво, но очень, очень некомфортно…

* * *

Наш отель, повторюсь, конечно, новодел, но архитектор был тем еще затейником. Исследуя от нечего делать дом, я вскоре обнаружила, что внутри здание намного меньше, чем снаружи. Более скрупулезное изучение показало наличие многочисленных переходов, коридоров и комнат, не отмеченных в плане. Будь это действительно старинный монастырь — сколько всего интересного я нашла бы, проникнув в эти потайные комнаты, но увы. Единственной моей находкой оказался старый деревянный стол, пластиковое кресло допотопного вида и архаичный, примитивный компьютер. Последний был в рабочем состоянии, но его вычислительная мощность, по нашим временам, являлась просто смехотворной. Тем не менее я довела его до ума и после недолгих манипуляций сумела даже подконнектиться к какому-то российскому спутнику, в буквальном смысле брошенному на орбите еще до Года Кометы, но исправно функционировавшему до сих пор. Еще немного манипуляций — и у меня появился независимый выход в Интернет, не контролируемый мамочкой. Ура!

Ну ура, и что? Много времени проводить в своей крипте я не могла — матушка хоть и была большую часть времени занята гостями, тем не менее практически не спускала с меня глаз, а я вовсе не хотела вновь оказаться изолированной от большого мира. Но тут весьма кстати я наткнулась на один олдфажный сайтик и обрела новое, неожиданное увлечение, захватившее меня с головой…

…я вошла в свою потайную комнату и закрылась изнутри на щеколду — еще один допотопный, с позволения сказать, «механизм». Дверь в комнату была подогнана очень плотно и в закрытом состоянии полностью, без шва, сливалась со стеной, так что я исчезла для мира моей матери и погрузилась в свой мир, пахнувший теплым воском и неизвестным мне ароматом, похожим на упорно презираемый матушкой спиртосодержащий парфюм.

С момента моего первого появления здесь комната преобразилась. Пол теперь покрывал спертый со склада отеля огромный ардебильский ковер, по которому приятно ходить босиком; столов стало два, второй занимали швейная машинка и гончарный круг. Еще был платяной шкаф, в котором я хранила ткани, пуговицы и прочее необходимое. Над обоими столами появились две полки, на которых стояли, сидели и лежали мои дети — восковые куклы.

Конечно, я не смогла бы долго хранить в тайне свое новое увлечение, поскольку мне требовались материалы — прежде всего воск, много воска. Но, к моему удивлению, Ирина Филиппусис это занятие внезапно одобрила. По ее мнению, рукоделие и скульптура развивали мелкую моторику, являясь чем-то вроде особого вида медитации. Так что теперь у меня появилась возможность «отмазываться» от периодически возникавшего у матери назойливого желания пообщаться дежурной фразой: «Я ваяю/шью, не отвлекай, пожалуйста, меня от созерцания превращения хаоса в гармонию». Матушка велась на это, к тому же я не врала — увлекшись созданием фигурок из воска, я даже стала меньше времени проводить в Интернете.

Более того — когда я ваяла, то впадала в какое-то медитативное состояние, отрешаясь от мира и сосредотачиваясь только на том, чего касались мои руки. Иногда мне казалось, что я схожу с ума — под пальцами ощущался не воск, но живая плоть, мне даже казалось, что я улавливаю сердцебиение маленьких фигурок.

Может быть, потому, что изначально я хотела создать нечто вроде куклы вуду — естественно, моей матери. Что бы я с ней делала, не знаю, вряд ли колола бы иголками. Когда я стала лепить, меня словно вело нечто, как будто не я, а кто-то иной творил, взяв меня в руки, как инструмент. Первой я вылепила собственную фигуру, которую вовсе не задумывала. Обрадовавшись тому, насколько похоже получилось, я бросилась созидать.

Я изваяла восемь фигур, включая собственную, но ни одна из них не была Ириной. Девятым стал почему-то младенец — пупс, месяцев шести от роду. В моих куклах никогда не было «упрощения» — я очень подробно вырезала все анатомические подробности, вплоть до родинок. Правда, у меня были проблемы с материалом для изготовления волос, так что все фигуры вышли лысыми, что, впрочем, не делало их менее привлекательными. Окончательно запутавшись, я полезла в Интернет, чтобы понять, почему я могу лепить прекрасные фигурки неизвестных мне людей, а хорошо известную мать — не могу.

На одном из ресурсов нашлась интересная информация. Оказалось, настоящие куклы для черной мессы отличаются от кукол вуду, в частности, тем, что они значительно больше, в рост того, кого изображают. Может, именно в этом все дело, решила я и принялась ваять вновь.

Воска у меня нашлось много, чего не скажешь о материалах для одежды, но я наловчилась: например, кукле, которую я назвала Байкер, я сшила кожанку из дерюги, покрытой несколькими слоями черного лака, и даже сработала мотоцикл из баночек из-под соевой пасты и прочего хлама. Но теперь мне предстояло изготовить одежду на куклу с меня ростом, и это было проблемой.