Однажды мы придем за тобой - [32]

Я кивнул. Ругающегося ангела сложно не запомнить.

— Ее дар — исцеление. Она может сделать больше, чем любая из современных клиник. Но с тем, что они сделали с тобой, даже она не сумела совладать, а ты смог. Почему?

— Потому что вы в меня верили, — ответил я.

— А еще потому, Фредди, что ты — один из нас, — улыбнулась Ника, легонько касаясь пальцами моей щеки. — Не отворачивайся, пожалуйста, смотри на меня, тебе ведь этого хочется?

Я кивнул, нерешительно, как-то судорожно. Она осторожно повернула мое лицо так, чтобы я мог ее видеть.

— Что значит один из вас? — спросил я. — Я тоже ангел?

— Ангелы суть служебные духи, — улыбнулась Ника. — Но я не дух, в чем легко убедиться, просто прикоснувшись ко мне. Мы не ангелы, но и не совсем люди, Фредди. Мы — новая раса, супермены, и каждый из нас наделен чем-то, что считается у простых людей сверхъестественным. Потому тебя хотели убить, хотя ты ничего плохого не сделал. Ты еще был младенцем, но они уже тебя ненавидели.

— Они говорили, что я сын дьявола. — Я уже не сомневался в реальности того, что видел во сне. И как можно сомневаться, если Ника оказалась рядом, ее можно было увидеть, коснуться…

— Люди часто валят на дьявола собственные грехи, — печально проговорила Ника. — Твердят, что борются со злом, и в этой борьбе творят зло намного большее, чем то, с которым борются. Ты не сын дьявола, это ложь, и ее им подсказала простая зависть. Но именно потому тебе опасно быть среди этих людей.

— Почему? — спросил я.

— Потому, что ты ходишь, — ответила она. — И рано или поздно кто-то, та же Конгрегация, заинтересуется почему. Ты когда-нибудь слышал о таких, как ты?

— Нет, — покачал головой я.

— Не потому, что их нет, — сказала Ника. — Вскоре ты увидишь, как много у тебя сестер и братьев. Но не всех мы успели спасти. От многих люди потихоньку избавились, руководствуясь опасением, как бы чего не вышло. Они уничтожали великие открытия, шедевры искусства и науки только потому, что не понимали и боялись, а тех, кто в чем-то их превосходит, загоняли в угол… или тоже уничтожали.

Она наклонилась ко мне так близко, что я почувствовал на щеке ее теплое дыхание.

— А я не хочу, чтобы тебя уничтожили, — сказала она. — Не для того я шестнадцать лет назад спасла тебя из огня. Тебя зовут Фредди, потому что ты напомнил мне одного легендарного героя, тоже прошедшего через огонь и муки. Но хватит, свою чашу горя ты уже выпил. Пора попробовать сладкую чашу.

Ника откинулась на спинку сиденья и заговорщически подмигнула:

— Хочешь вина? Наверно, ты пробовал вино только за Причастием? Или… — она чуть склонила голову, — может, ты хочешь меня поцеловать?

Я почувствовал, что краснею. Очень сильно, мне даже стало жарко от прилившей к лицу крови.

— А можно?

Она вновь подалась вперед и шепнула на ухо:

— Можно, Фредди. Теперь все можно.

А потом прикоснулась мягкими губами к моим губам.

Адрастея Филиппусис: побег из Эдема

Порой мне снятся кошмары, но необычные. В них никто не гоняется за мной с окровавленным тесаком, не сжимаются вокруг меня стены, я не проваливаюсь в бездонные колодцы и меня не хоронят заживо.

Мне снится, что я овощ. Не человек, находящийся в коме, а самый настоящий овощ — помидор, кабачок или картошка. Причем я именно ощущаю себя помидором или кабачком, хотя это и трудно объяснить. Я ничего не делаю, ничего не чувствую, ничего не вижу — лежу в полной темноте и знаю, что я, скажем, вилок салата, который когда-нибудь срежут, покрошат на кусочки и положат в вегетарианский суп. Я даже этого хочу, но в моих кошмарах такого не происходит, и я остаюсь овощем до тех пор, пока в ужасе не просыпаюсь.

В темноте (а ночи у нас темные) я ощупываю себя, убеждаясь, что у меня есть руки, ноги, грудь, что я человек, а не патиссон. Потом вздыхаю с облегчением, выпиваю стакан минералки и отправляюсь гулять по темным коридорам той части отеля, куда не заходят постояльцы, где живем мы с матушкой, а также расположены различные административно-хозяйственные и складские помещения. Моя прогулка заканчивается, как правило, в маленьком изолированном дворике с небольшим бассейном-джакузи, в который я погружаюсь, чтобы доспать уже без сновидений, а поутру выслушать от матери очередную лекцию о вреде гипергидрации.

Матушка говорит, что это место когда-то было монастырем, и, конечно, врет. Я точно знаю, что наш SPA-отель построили в конце нулевых турки именно как отель. Тогда был популярен «тематический» отдых — сейчас это направление переживает ренессанс, люди опять интересуются возможностями отдохнуть необычно, а на самом деле — попросту дешево и сердито.

Наш отель не из дешевых — не имея именной VIP-кредитки, нет смысла даже заходить к нам на сайт. Впрочем, на сайт к нам заходят редко, поскольку за годы существования «Олимпус» превратился в наполовину закрытый клуб, где отдыхают одни и те же м… морды. Боже, как они мне надоели! Глаза бы мои их не видели!

Так вот, наш отель новодел, но проектировавший его архитектор подошел к работе с душой и интересом, потому легко поверить, что когда-то здесь действительно молились и постились… хотя постятся тут и сейчас, в некотором роде, зато не молятся — это точно. Выражение «ревностный атеист» может показаться оксюмороном тому, кто не знаком с моей матушкой. Жаль, что ее родители не озаботились выбором ее имени столь же творчески, как она выбором моего! Имя Горгона или Мегера подошло бы ей куда больше, чем банальное Ирина, которое она носит.