Да что тут долго говорить? Если не подлежит сомнению, что отшельники иногда испытывали страшное влечение ко греху, то кто постигнет, как страшно и неудержимо иногда тянуло грешников к добродетели? Отчего же они противятся этому влечению? — спрашиваете вы. Ведь им ничто не мешает облачиться во власяницу и идти в пустыню, чтобы питаться диким медом и акридами! Ничто, положительно ничто, только они сами мешают себе, то-есть девяносто девять частей, борющихся с этой одной сотой. А ведь она существует… та… та одна сотая, иногда вкладывает в руки пистолет, рисует перед глазами внутренность склепа… или показывает мир в образе огромнаго мыльнаго пузыря. Что тут долго говорить? Если человек в хорошую погоду жаждет бури, а среди бури призывает хорошую погоду, если он жаждет любить, когда ему любить уж нечем, или выкупаться в ручье, когда ему уж не вылезть из болота… то… он… эх, да что тут толковать!
А мне все труднее становится говорить… Меня что-то душит и такия страшныя боли… здесь, в голове, и там, в плечах…. Неужели я уже умираю? Неужели мое сердце вот-вот перестанет… как она говорила? цинкум-пакум… цинкум-пакум… О, милая моя бабушка! подойди ко мне, только поскорее… благослови на дальнюю дорогу!..
«Спасибо, пане!» Это я благодарю тебя, брат! Может быть, ты обнимешь меня? Не осмеливаешься? Ха, ха, ха! такого яснаго пана!..
Меня душит!.. Боль прекратилась, должно быть, на минуту… только страшно тяжело дышать и так мне грустно! Немного, хоть каплю… Богом вас умоляю, вашими детьми… хоть немного, хоть каплю морфия, доктор!
