Одна безумная ночь - [12]

Увы, никакое благоприобретенное великодушие Шарлотты не заставит его забыть об этом печальном происшествии.

– К чему такая филантропия? – осведомился он. – Во искупление старых грехов?

Шарлотта в замешательстве захлопала ресницами; было очевидно, что она прекрасно его поняла. Но уже в следующее мгновение она вскинула подбородок и с холодным презрением в голосе проговорила:

– Я не собираюсь перед тобой отчитываться.

– Да, не стоит. Я и так тебя слишком хорошо знаю. Для умной женщины ты чересчур... твердолоба, если можно так выразиться. Особенно в тех случаях, когда речь заходит о Гарольде Раунтри.

– Уверяю тебя, я прекрасно разбираюсь в людях. И еще раз говорю: мистер Раунтри никого не убивал.

– Однако ты не должна сбрасывать эту возможность со счетов.

– Позволь мне самой решать, что я должна делать, а что нет.

– Пока ты живешь под крышей моего дома, позволь не позволить. – Брэнд знал: бабка его задушит, если, не дай Бог, с внучкой ее подруги что-нибудь случится.

– Избавь меня от своих угроз, – заявила Шарлотта. – Прибереги их для другой женщины.

Высоко держа голову, словно принцесса, она выплыла из гостиной, оставив графа метать громы и молнии в одиночестве.

Скрывшись в отведенной ей комнате, Шарлотта опустилась на диван и закрыла лицо ладонями – только оказавшись в одиночестве, она смогла дать волю своим чувствам.

Неужели мистер Раунтри и в самом деле принадлежал к столь отвратительному сообществу? Неужели он мог совершить хладнокровное убийство?

Это представлялось невероятным, абсурдным, невозможным. Раунтри никогда не давал ни малейшего повода подозревать его в распутстве – не говоря уже об убийстве...

Она считала его благовоспитанным и на редкость порядочным человеком. Навещая ее, он каждый раз приносил букет полевых цветов или пакетик ее любимого засахаренного миндаля. Уезжая из города, он неизменно писал ей письма. Если у него и были недостатки, то только чрезмерное благородство. Иногда ей даже казалось, что она недостойна его.

Да, конечно же, она не заслуживала любви этого благородного человека. Она совершила по отношению к Вивьен гнусное предательство. Оглядываясь на прошлое, Шарлотта не понимала, как могла совершить такое. Единственным утешением служил тот факт, что на самом деле она не хотела упрятать Вивьен в тюрьму, хотела только, чтобы Майкл с ней расстался – она добивалась его расположения. Он всегда относился к ней по-доброму, и в ответ она совершила бессмысленную жестокость по отношению к женщине, которую он любил.

Мистер Раунтри не знал ее печальной истории. Шарлотта не нашла в себе сил поведать ему об этом.

Ее охватило чувство раскаяния, но она напомнила себе, что с лихвой расплатилась за прошлые грехи. Сосланная в Йорк, она жила тихо и скромно, всецело посвящая себя благотворительности. А теперь она мечтала лишь об одном: ей хотелось семейного уюта, хотелось выйти замуж и завести детей.

Она должна верить мистеру Раунтри. Она не позволит Брэнду разрушить ее планы на будущее. Брэнд всегда был таким – высмеивал ее романтические мечты и позволял себе... всякие высказывания.

Что-то теплое и мокрое уткнулось в ее локоть. Оказалось, что Фэнси встала на задние лапы и, положив передние на диван, пыталась заглянуть ей в лицо – очевидно, долгое молчание хозяйки очень беспокоило малышку.

Шарлотта взяла собачонку на руки и прижалась щекой к ее мягкой шубке.

– Я ненавижу его, Фэнси. Я очень рада, что ты его укусила. Он это заслужил.

Но ненавидела она не его, а сомнение. Сомнение, которое посеял Брэнд в ее душе. Сомнение, лишившее ее покоя.

– Уж не графа ли вы ненавидите? – раздался веселый голос.

Шарлотта подняла голову и увидела свою горничную, стоявшую в дверном проеме гардеробной. Пухленькая шестнадцатилетняя Нэн с широким веснушчатым лицом и густыми ярко-рыжими волосами, упрятанными под белый чепец, казалась символом изобилия. Лиф ее платья, едва вмещавший пышную грудь, трещал по швам, сводя на нет скромнейший покрой.

Шарлотта выпрямилась и пробормотала:

– Прости, я не знала, что ты здесь.

– Ты ведь имела в виду этого ужасного графа?

– Не ты, а вы, – поправила горничную Шарлотта. – К тому же так нельзя говорить о хозяине дома. – «Даже если он это заслуживает», – добавила она мысленно.

– Он больше похож на хозяина преисподней, – заявила Нэн. – А ты... а вы уже с ним встречались?

– Да. – Необходимости в более пространном ответе не было. Нэн и без того проявляла чрезмерное любопытство. – Так кто же распространяет такие слухи о лорде Фейвершеме?

Не спрашивая разрешения, Нэн взяла табурет и села рядом с хозяйкой.

– Об этом болтают все слуги, миледи. На кухне говорят, что в Лондоне не осталось дамы, с которой бы он не переспал. Правда, служанки его не интересуют. Какая жалость! Я бы с радостью позволила ему сунуть его...

– Нэн, это уже слишком! – Шарлотту с головы до пят залил пунцовый румянец. Она не знала, на кого сердиться – то ли на горничную, то ли на Брэнда. – Ты не должна слушать эти непристойные сплетни.

– Почему? – искренне удивилась Нэн. – Это ведь правда, а ты всегда требуешь, чтобы я была честной.

– Быть честной – значит не лгать и не воровать. А распространять сплетни – это совсем другое, пусть даже в этих сплетнях есть доля истины.