Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского - [41]

«Так я крикнул, и жалостно прозвучал его ответ:

— О злосчастный день, что узрел исполнение старинного оракула. Жил с нами великий и добрый провидец, Телем сын Эврима, знатного кобника; он провел всю жизнь меж нами, циклопами, занимаясь этим искусством. Он предрек, что по прошествии многих дней я потеряю свет очей от рук некоего Одиссея. С тех пор я всегда был настороже, ожидая прихода эдакого брызжущего силой гиганта, что грозно двинется на меня, а вместо этого появился жалкий плюгавый пигмей и украл мой глаз, замутив зельем мое соображение. Смотри, милый Одиссей, воротись ко мне и прими мое подношение гостю вкупе с пожеланием божьей помощи и попутного ветра. Мое пожелание исполнит великий Потрясатель земли, ибо Посейдон слывет мне отцом, а я смею зваться его сыном. Он по милости своей исцелит мое увечие, чего не могут сделать другие блаженные боги и люди.

— Исцелит твое зрение! — крикнул я ему в ответ, — Никогда! Даже Потрясатель земли не сумеет это сделать. Дай мне Бог сил вырвать твою душу и самое жизнь и спустить тебя в Аид так же точно, как я это знаю!

«Но тут он возвел руки к звездной тверди и взмолился своему Господу, Посейдону.

— Внемли мне, темнокудрый земледержец, коль и впрямь я твой сын, а ты мой породитель. Сделай, чтоб не вернулся домой Одиссей, сын Лаэрта с Итаки. А коль суждено ему вновь узреть друзей в своем поместье, на отчизне, пусть прибудет туда запоздало и бессчастно, на чужом корабле, потеряв всю команду. И пусть дома поджидают его забота и горе.

«Так он взмолился, и темный бог внял ему. Исполин склонился к скале (куда больше прежней), раскрутил ее с неизмеримой силой и запустил в нас. И она упала совсем рядом, но на этот раз с недолетом, чуть-чуть не расплющив кормило. Море вздыбилось под махиной рухнувшего камня, и волна вскипела и понесла нас мористее, прямо к острову, где лежали мои прочие ладно-палубные суда, а команда тосковала рядом, что нас все нет. Мы закатили киль круто в песок и сошли на берег, гоня перед собой циклоповых овец. Их мы поделили, и я тщательно проверил, чтоб никто не остался без своей части добычи. Мне же воины поднесли в знак почета вожака, и я посвятил его Собирателю туч Зевесу сыну Крона, Царю Вселенной. Ему я принес в огненную жертву отборные части бедер. Но Зевес презрел мою жертву и задумывал погубить мои стройные корабли и надежных соратников.

«Наконец, солнце стало спускаться над нами, а мы сидели, набивая животы невероятным обилием мяса и сладким вином. Когда солнце село и тени упали, мы легли на кромке воды почивать до розового рассвета зари. Утром я поднял свой отряд и велел отчаливать. Вскоре все поднялись на борт, сели на банки к веслам и вспенили море равномерными гребками. Грустным было наше отплытие, — затем что потеряли мы часть дружины, и радостным — затем, что спасли наши души».

Песнь Х Кирка

«Мы подошли к плавучему острову Эолия[56]. В этой колыбели морей на отвесных утесах зиждется крепостная стена несокрушимой бронзы, а за ней живет Эол сын Гиппота, друг вечным богам, со своими двенадцатью отпрысками, шестью дочерьми и шестью дюжими сынами. Постановил Эол, чтобы дочери были его сыновьям вместо жен. Все они едят за одним столом с отцом и почтенной матерью, а стол заставлен всяческой снедью и деликатесами. Изо дня в день благоухает их дом от аромата мяса на угольях, и во дворе раздается эхо их праздничного пира. Ночами они спят под одеялами со своими кроткими женами на узорных деревянных топчанах.

«Мы пришли в этот роскошный дворец и в усадьбу и провели там целый месяц, пока гостеприимный Эол засыпал меня вопросами о Трое и аргивянах, и об их пути домой. Я в свой черед попросил его разрешения продолжить наше плавание и попросил о помощи. Он и тут показал свое гостеприимство и подарил мне на прощание кожаный мех из выделанной шкуры девятилетнего быка, а в мех он заключил полный набор всех буйных ветров — Зевес сделал его Хранителем Ураганов, и он мог успокаивать или подымать ветер. Он погрузил этот мех в трюм моего корабля и завязал его блестящей серебряной проволокой так туго, чтобы не вырывалось ни дуновения ветерка. И еще он послал попутный западный бриз, и тот погнал мою эскадру на другой край моря, домой. Но нам не была суждена такая легкая развязка. Наши собственные наплевательство и дурость обрекли нас на катастрофу.

«Последующие девять суток, девять дней и девять ночей, мы шли под парусом. На десятый по носу возникла земля — зеленые холмы нашего острова. Мы подошли так близко к берегу, что уже могли различить людей у костров. И тут, наконец, я радостно покорился усталости и уснул. Я был измотан до отказа — стремясь поскорее увидеть родную землю, я не подпускал матросов к парусам и стоял на вахте бессменно. Пока я спал, команда воспользовалась случаем и принялась судачить между собой. Прошла байка о золотых и серебряных дарах, которые я получил от щедрого Эола. Матросы говорили друг другу:

— Везет нашему капитану, в каждом порту его принимают, как дорогого гостя и воздают ему почести. Из Трои он везет роскошные трофеи, а мы, хоть и были там — возвращаемся домой с пустыми руками. И вдобавок Эол одарил его в знак дружбы. Давайте глянем, что за золото и серебро припрятаны в этом мешке.