Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского - [32]

— Капитаны и советники феакийцев, внемлите словам, идущим от сердца. Странник пришел в мой дом, мне он незнаком, и никто за него не ручался, неизвестно даже, откуда он родом — с Восхода или Заката. Он просит доставить его домой и умоляет оказать ему эту милость. Я предлагаю, согласно обычаю, отправить его на родину. Никогда не тосковал у нас гость из-за того, что не мог отплыть домой. Давайте же пошлем черный корабль в славное море в первый рейс, и выберем из горожан пятьдесят два молодых гребца, доказавших свою доблесть. Пусть команда вставит весла в уключины и поспешит на берег, в мой дворец на пир.

«А вам, державные владыки, я скажу: милости просим в мой просторный дом. Мы радушно примем Странника в большом зале. И пусть никто не пренебрежет моим призывом. Кликнем и нашего божественного менестреля Демодока; Бог послал ему дивный дар очаровывать слушателей своим пением».

Король смолк и вышел. За ним шли державные владыки, герольд поспешил за богоравным певцом, в то время, как выбранные юноши направились к кромке соленой пустыни. Придя на берег, они спустили черный корабль в спокойное море, подняли мачту, занесли на борт паруса и вставили длинные весла в сыромятные уключины. Они оснастили корабль, подтянули белый парус к рее и поставили судно на якорь на рейде. Затем они поспешили во дворец великого Алкиноя. Все дворы, залы и галереи были полны народу. Для угощения Алкиной посвятил дюжину овец, восемь боровов с блестящими клыками и двух тяжело ступавших быков. Их освежевали и приготовили для пира — услады сердца.

Подошел герольд и привел их любимого менестреля, превыше всех возлюбленного Музой. Но нет добра без худа: Муза дала ему талант гармонии и лишила зрения. Понтоной прислонил подбитый серебряными гвоздями стул к высокой колонне посреди зала, и усадил певца, подвесил звучную лиру на колышек над его головой и положил на нее руку певца, чтобы тот сумел ее найти. Перед певцом стояла корзинка со снедью, и узорный столик, и полная чаша вина, чтобы он мог пить, когда его душе угодно. Сотрапезники набросились на выставленное угощение, пока не насытились мясом и вином. Муза вдохновила барда воспеть подвиги героев. Он выбрал известную на земле и на небе песнь: песнь о распре Одиссея и Ахилла, сына Пелея.

Однажды на роскошном пиру в честь богов два героя обрушили друг на друга ужасные обвинения. Король мужей Агамемнон был втайне рад ссоре ахейских вождей: ее предсказал Феб Аполлон, когда Агамемнон переступил голую скалу Пифийского святилища и обратился к оракулу. Это было еще до той волны злосчастий, что затопила троянцев и данайцев по воле всемогущего Зевса.

Знаменитый бард пел, но Одиссей натянул мощными руками пурпурную мантию на голову и укрыл пригожее лицо. Он стыдился плакать прилюдно, при феакийцах. Всякий раз, когда божественный певец прерывал песнь, Одиссей утирал слезы, высвобождал голову из-под мантии и возливал из двуручной чаши Богу. Но как только Демодок, поощренный феакийскими лордами, продолжал любимую ими песнь, вновь прятал лицо Одиссей и глушил рыдания. Сотрапезники не замечали его слез, но Алкиной обратил внимание, потому что он сидел рядом и невольно слышал подавленные стенания Одиссея. Когда представилась возможность, он сказал веслолюбивым феакийцам:

— Капитаны и советники, мы насытились пирушкой и лирой, спутницей прекрасного обеда. Выйдем же на площадь и потешимся играми. Пусть Странник расскажет друзьям в своем дому, что мы, феакийцы, всех лучше в борьбе и кулачном бою, и в прыжках, и в беге.

Он вышел, и все последовали за ним. Герольд повесил звучную лиру на колышек, взял Демодока за руку и вывел его из зала вслед за феакийской знатью, шедшей на состязания. Огромное множество, тысячи человек сопровождали их к месту игр.

Вперед выступили доблестные юноши: Акроней, Окиал с Элатреем, Навтий, Примней с Анхиалом и Эретмеем, Понтей, Прорей, Фоон и Анабесионей с Амфиалом, сыном Полинея, внуком Тектона. Был там и Эвриал, сын Навбола, — в бою он мог потягаться со смертоносным Богом войны, а красой и смелостью превосходил всех феакийцев, кроме несравненного Лаодама. Вышли вперед и три сына короля Алкиноя: Лаодам, Галий и принц Клитоней.

Первым было состязание в беге. Старт брали прямо от столба, чтобы не терять времени. Бегуны рванули разом по ровному пустырю в пыльной буре. Всех превзошел благородный Клитоней: он вернулся к толпе зрителей, обогнав прочих бегунов на ширину поля, вспаханного за день упряжкой мулов. Затем они схватились в борьбе, и чемпионом чемпионов стал Эвриал. Амфиал победил в прыжках, а Элатрей — в метании диска. В кулачном бою взял верх Лаодам, могучий сын Алкиноя. Пока шло веселье, сказал Лаодам, сын Алкиноя:

— Пошли-ка, друзья, спросим Странника, силен ли он в спорте, и сможет ли побить наши рекорды. Он неплохо сложен: его бедра и голени, бычья шея и мощные руки — залог немеряной силы. Он еще в цвете лет, но надломлен лишениями и испытаниями. Море крушит сильных мужей и сильные сердца.

— Лаодам, — ответил ему Эвриал, — мне по вкусу твоя мысль. Иди же, назовись и брось ему вызов.

Честный сын Алкиноя проложил себе путь сквозь толпу и обратился к Одиссею: