Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2 - [66]

Неторопливо я преодолел разделявшее нас расстояние. Если годы не притупили слух Сильвера, он должен был слышать, как я приближаюсь — крошка, усыпавшая дорожку, громко хрустела под моими подошвами. Но он не обернулся, так и стоял, опираясь на трость, и словно был зачарован падением воды и бесконечным кружением колеса. Трость, кстати, была примечательная и не дешевая: тяжелая, эбенового дерева, с вычурным серебряным набалдашником. При нужде она могла послужить неплохим оружием, даже если внутри не скрывался клинок, — а я, имея представление о характере владельца трости, не сомневался: клинок там скрывается.

Когда нас разделяло семь или восемь шагов, я громко обратился:

— Здравия желаю, капитан Сильвер!

Обтянутая синей тканью спина не вздрогнула ни от моего голоса (тот стал звучать иначе за годы, минувшие с нашей последней встречи, Сильвер мог его и не узнать), ни от имени, которым здесь его наверняка никто не называл.

Он неторопливо обернулся, я увидел знакомое широкое лицо, мало изменившееся за годы, и последняя тень сомнения развеялась. Ему было уже за шестьдесят, но мне показалось в тот миг, что он ничуть не постарел с того дня, когда стоял у входа в блокгауз Флинта, — такой же прямой, высокий, и даже камзол тогда был на нем того же синего цвета.

Сильвер не вглядывался, не пытался разглядеть в лице взрослого мужчины черты юноши, с которым некогда водил знакомство. Сразу же произнес:

— Рад тебя видеть, юнга Хокинс! Я ждал твоего приезда, но не ждал так скоро, думал, есть еще неделька, чтобы подготовиться к приему гостя… Тебе так не терпелось обнять старого Джона?

Он всегда умел меня удивить.

* * *

Следующие слова Долговязого Джона рассеяли моё изумление лишь в малой степени.

— Ведь тот бристольский стряпчий, что побывал здесь на Сретенье, работал на тебя, Джим? — спросил он.

Я неохотно кивнул, мимоходом подумав: «Неужели Сильвер католик?», — мои родители, убежденные приверженцы англиканства, никогда не отмечали упомянутый им церковный праздник, даже не вспоминали о нем. Мысль эта развития не получила, вытесненная другой: в чем же ошибся Эктор? — он, старая лиса, никак не мог проговориться и упомянуть в разговоре мое имя.

(Позже я понял: католиком Сильвер не был, он вообще равнодушно относился к вопросам веры, но он много лет прожил в испанских владениях и поневоле привык соотносить календарь с католическими праздниками, отмечавшимися там с размахом.)

— Не стоит гадать, в чем ошибся твой друг. — Казалось, Сильвер прочитал мои мысли. — Все дело в моей хорошей памяти. Я запомнил фамилию солиситора, вводившего тебя в права наследства, только и всего.

Та-а-ак… Я, глупый мальчишка, хотел найти Сильвера, чтобы осторожно приглядывать за ним. А он, оказывается, всё это время приглядывал за мной, от кого-то получая новости из наших мест.

Мы так и стояли, разделенные пустым пространством. Словно дуэлянты, собравшиеся стреляться на шести шагах. Потом Сильвер улыбнулся и шагнул ко мне. Улыбка была таким же его оружием, как тесак или пистолет, он мог обезоружить ей кого угодно. Даже меня, хотя я прекрасно знал, что это за человек и на что способен.

Он шагнул ко мне. Сильвер действительно сильно хромал, он наваливался на трость всем весом и она оставляла глубокие следы в ракушечнике, усыпавшем дорожку.

— Ну, здравствуй, Джим, — сказал он, подойдя почти вплотную, и протянул ладонь, и после колебания, длившегося долю секунды, я пожал ее. Какого черта! Пусть на моих руках крови меньше, но если учесть, кем был мой дед… чем прославился…

— Я искал тебя одиннадцать лет, Джон, — сказал я, не зная, что еще можно сказать.

— Зачем?

— Не знаю… Сам не раз задавался этим вопросом.

— Надеюсь, Джим, среди ответов, что приходили тебе в голову, нет такого: а давай-ка я отправлю старого Джона к судье и после полюбуюсь, как он задрыгает ногами в высоком синем небе? Скажу сразу, что у короля Георга, да хранит его Господь, больше нет ко мне никаких претензий.

— Даже за то, что случилось на острове?

Он рассмеялся.

— Если бы в суд можно было пригласить книгу, которую написал ты, Джим, то судьям нашлось бы, за что запустить зубы в старого Джона, хватило бы на три пеньковых галстука. Но книги не свидетельствуют в судах, а у меня лежит бумага, рассказывающая, как все было на самом деле, и подписи сочинивших ее джентльменов заверены бразильским королевским нотариусом. На весах правосудия эти три странички окажутся увесистее, чем тот томик с твоим именем на переплете свиной кожи, что стоит в моем шкафу.

— Бумага… но ведь… она же осталась спрятанной на «Испаньоле», разве не так?

Действительно, я никогда не сомневался, что этот весьма двусмысленный документ навсегда пропал в 1752 году, когда старая шхуна отправилась на дно Мексиканского залива.

— Не осталась, — покачал головой Сильвер. — Так сказали мы с доктором, чтобы успокоить этого надутого индюка Трелони. На самом деле бумага лежала в моем кармане.

Я не понимал ничего. Доктор Ливси допустил, чтобы если не жизни, то по меньшей мере репутации нескольких человек оказались в руках пирата и убийцы?

— Мне тоже пришлось довериться доктору, — пожал плечами Сильвер, когда я объяснил суть своих сомнений. — На свете очень мало людей, кому можно верить, но Ливси из таких. Мы доверились друг другу, и оба знали, что не обманем.