Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2 - [179]

Но Джанет сказала, что чувствует себя прекрасно и ничем ей не повредит посещение могилы свекра и других родственников. Отправились втроем, оставив Флинта на попечение кучера, кладбище не самое подходящее место для громких испанских ругательств. У ворот я немало порадовал цветочницу, скупив все оставшиеся у нее гвоздики.

…В той части Плимутского кладбища, что иногда называют «Последним прибежищем моряков», очень много кенотафов — могильных плит, под которыми не лежат тела, ушедшие на морское дно.

Первые гвоздики легли у надгробия контр-адмирала Джереми Бонса Истлинга, нашедшего последний приют в Бенгальском заливе. Затем мы посетили кенотаф его старшего сына Ричарда — никто не знает, где он действительно покоится, корвет «Счастливчик» не вернулся из северных полярных широт, и о месте его возможной гибели можно лишь догадываться. Могильной плите с именем Джона Эндерби тоже досталась ее доля цветов.

А затем мы подошли к двойному кенотафу, при виде которого у меня всегда болезненно сжимается сердце. Потому что написано на нем «Джеймс Хокинс, коммандер» и «Дэвид Хокинс, капитан-лейтенант». А на самом деле наши мальчики навсегда остались в море у Трафальгарского мыса.

Все-таки до чего же это неправильно и противно естественному ходу вещей — когда родители приходят на могилы детей… Должно быть наоборот. Но так рассудила судьба, а с судьбой не спорят.

У надгробия братьев Хокинсов мои красавицы задержались. Я выбрал момент и ненадолго отлучился на сотню шагов в сторону с последним оставшимся у меня цветком, — к небольшому и неброскому камню, находящемуся на отшибе. Имени на нем не было, лишь инициалы J. Т. и затейливый росчерк, напоминающий морской узел. И надпись внизу: «Сделай, что должен».

Я надломил в нескольких местах стебель гвоздики, и она легла на полированную гранитную поверхность — такая же изломанная, какой была судьба этого человека.

— Дед, я сделал всё, что был должен, — негромко произнес я. — Осталось лишь одно, самое последнее дело.

* * *

После завершения войны, названной впоследствии Семилетней, молодой лорд А*** действительно приехал в Англию и начал возвращать земельные владения предков, — но вместо Хокинс-Холла получил лишь сумму, оговоренную в приложении к завещанию, и давно лежавшую у меня наготове.

Можно было бы сказать, что после этого мы с Патрицией вели мирную и спокойную жизнь богатых землевладельцев, растили детей и не помышляли о новых опасных путешествиях в дальние страны.

Можно…

Но это не совсем так. В нашем семействе бытовал один интересный обычай: иногда, очень редко, Пэт спускалась к завтраку в своем старом костюме юнги, — и я сразу же понимал, что это означает. За завтраком мы обсуждали, где еще не бывали или где хочется побывать вновь, а затем я велел закладывать лошадей и отправлялся в Бристольский порт присматривать шхуну, которой предстояло получить имя «Патриция» с прибавлением номера.

«Патриция Вторая» совершила путешествие по европейским морям, и я в числе других стран континента наконец побывал во Франции.

На «Патриции Третьей» мы плавали к берегам Североамериканского континента, где отправились в сухопутную экспедицию по канадским дебрям, надеясь разыскать моего названного брата Жофрея и вдову и детей доктора Ливси. Вояж по лесам получился не совсем мирным, — и мой пистолет, и индийский клинок Пэт без дела не лежали, равно как и прихваченный на всякий случай боевой топорик, — но безрезультатным, следы тех, кого мы искали, в гуронских селениях не обнаружились. Зато в том же путешествии, но позже, когда мы завернули в гости к генералу Айрингему, случилось любопытное совпадение: в лесной хижине, стоявшей на землях генерала, жил старик-индеец в компании с белым траппером тоже преклонных лет, водившим с ним дружбу. Неожиданно выяснилось, что эта парочка встречалась на тропе войны с моим кровным братом еще до того, как он стал христианином и Жофреем. Правда, принадлежали они к противоборствующим лагерям, но время стерло былую вражду, и старики говорили о Хитрой Лисице с большим уважением.

«Патриция Четвертая» доставила нас к морям, омывавшим Индию, — и мне, и Пэт хотелось посмотреть на места, где прошла бурная молодость ее отца и моего тестя. Заодно навестили Джереми, чья служба проходила в тех краях. На пятой шхуне с тем же именем мы исполнили мечту Сильвера и попали-таки к антиподам.

Затем был почти двадцатилетний перерыв, и «Патриция Шестая» поплыла в страны отнюдь не южные и не жаркие, а в сторону полярных льдов. Я пытался самостоятельно разыскать хоть какие-то следы пропавшего корвета «Счастливчик» и моего племянника Ричарда. Но, увы, преуспел ничуть не больше, чем две отправленных Адмиралтейством поисковых экспедиции.

После путешествия к белым медведям прошло тринадцать лет. И вот недавно Патриция спустилась к завтраку в облике юнги Патрика Сильвера. Вы изумитесь, но она осталась всё той же стройной красавицей, моя Пэт, и без труда носит одежду, приходившуюся ей впору в бытность девушкой. Лишь волосы, некогда черные, напоминают теперь цветом серебро, что мы так и не нашли на острове…

На этот раз, в виде исключения, мы не обсуждали за завтраком, куда направимся… Все было решено заранее. Я лишь осторожно спросил: