Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2 - [132]

Песчаную прогалину я пересек, волоча ветвь за собой, заметая след. Затем подумал, что стоило бы тем же способом уничтожить другой след — тот, что мы оставили до того, как разделились. Не успел. Невдалеке прозвучал чей-то громкий голос, смысл слов я не разобрал, ему ответили другие голоса, а затем на прогалину начали выбегать люди.

Я затаился, опустившись на одно колено за толстым деревом, раздвоенным как буква «V», используя просвет между его стволами в качестве амбразуры. Пистолет держал наготове, но быстро понял, что проверенное оружие сейчас не поможет, слишком уж много людей Смоллетта оказалось на острове. Они прибывали и прибывали, я поначалу начал считать, но сбился.

Полтора десятка? Если бы… Здесь было человек сорок, если не больше. Старина Смоллетт решил, что лучше пересолить, чем недосолить похлебку, в которой он собрался сварить своего давнего приятеля Хокинса. И высадил на остров не просто часть команды, а большую ее часть, оставив на бригантине лишь матросов, необходимых для работы с парусами.

Слабенькая надежда на то, что произошло совпадение и передо мной жертвы кораблекрушения, по каким-то причинам не спешившие показаться на глаза (убеждались, например, что наша шхуна не пиратское судно), — развеялась без следа. Зачем жертвам кораблекрушений бродить, поголовно вооружившись мушкетами и тесаками? Да еще и пистолеты у многих торчали за поясами…

И вот тогда-то я пожалел, что не нанял на «Патрицию» нужного для морского боя числа людей, что не поставил хотя бы пяток пушек нормального калибра. Ведь мог бы потопить сейчас Смоллетта, клянусь памятью деда! Пустил бы его на дно вместе с «Красоткой»! Отправил бы кормить крабов, и пусть те отравятся зловонной требухой мерзавца!

(Конечно же, я тогда погорячился. Смоллетт рисковал оправданно, прекрасно зная, кто и что имеется на борту «Патриции», иначе не поступил бы так.)

Вскоре выяснилось, что я вижу не всех врагов, находящихся сейчас на острове. Откуда-то с зюйда, из-за Северной бухты, ветер донес звук, показавшийся невозможным, невероятным. Вернее, сам-то по себе звук был достаточно заурядным, но абсолютно неуместным здесь, на затерянном в океане острове.

До меня донесся собачий лай!

Причем то оказался не просто перебрех дворовых цепных собак — звучали звонкие, за милю с лишним слышные голоса хаундов, идущих по следу. Мне прекрасно был знаком такой лай по псовым охотам, проходившим в поместье майора Аксона (я недолюбливал это светское развлечение, но постоянно отказываться не мог, старик не понял бы меня и обиделся).

Проклятый Смоллетт предусмотрел всё! В том числе и то, что мы попытаемся спрятаться от него в густых лесах, покрывающих остров.

Но какой же след взяли его чертовы псы? Никого из наших в той части острова не должно сейчас быть… А-а, наверное, тот, что мы оставили, когда шагали к пещере Бена. Тогда не страшно. Зато Эктор предупрежден. Он тертый калач, наверняка догадается посыпать след нюхательным табаком или пройти вместе с ослами по дну ручья сотню-другую шагов.

«Псы и убийцы», — вспомнились мне слова, напечатанные на оборотной стороне черной метки, некогда вырезанной из библии Дика Джонсона и врученной пиратами Сильверу. Мне всегда казалось, что эти два слова из Апокалипсиса угодили на метку неспроста, не случайно, но я не мог взять в толк, при чем там «псы» (убийц вокруг хватало). А это было предупреждение или же предсказание от высших сил, — и сбылось оно пятнадцать лет спустя…

Воспоминания мои оборвали звуки стрельбы. Донестись они с вершины Фок-мачты, я насчитал четыре выстрела. Ровно столько зарядов было в пистолетах Пэт и Джереми. С огромным трудом я удержался от того, чтобы немедленно поспешить на вершину. Но удержался. Зная свою суженую, я не сомневался: если наверх заскочили двое-трое злодеев, то они уже кормят червей. А большему числу там неоткуда было взяться, не могли же Грей со Смоллеттом вдвоем управиться с «Красоткой Мэй». В то же время опасно было оставлять за спиной ту ораву, что скопилась на прогалине, не разобравшись, что они затевают.

А на прогалине тем временем происходили интересные вещи. Люди Смоллетта никуда не спешили. Они занимались тем, что яростно бранились. Громче всех выступали двое, очевидно, главари, оба оказались мне не знакомы. Остальные разделились на две почти равные части, — и теперь там стояли лицом к лицу две группировки: орали, яростно жестикулировали, хватались за рукояти тесаков и пистолетов.

Слов было не разобрать и предмет спора остался мне неизвестен. Зато я понял другое: шайка раскололась на датчан и британцев, они действительно были одеты несколько по-разному: на головах у датчан красовались какие-то дурацкие шапочки, напоминающие перевернутые миски, их сюртуки были иного цвета и покроя, у многих на шеях были повязаны галстуки в виде темной ленты с двумя свисающими концами.

Руководил скандинавами (было их несколько меньше, чем моих соотечественников) детина весьма примечательного облика: разогнувшись, он был бы ростом не ниже Сильвера, но ходил так ссутулившись, что казался горбатым, а ручищи с огромными кистями болтались ниже колен, как у обезьяны. Лицо этого достойного представителя полуночных стран тоже напоминало обезьянью морду своими переразвитыми челюстями, а одну глазницу прикрывала черная повязка — последний, завершающий штрих в образе законченного злодея.