Одиссея батьки Махно - [142]

— Так. Как тебе это нравится, Виктор? — взглянул Нестор на Белаша. — Не отсюда ли надули в уши Дзержинскому?

— Вполне возможно.

— Если Володин действительно перешёл к белым, то какое он имел право трепать моё имя?

— Это надо его спросить.

— И спрошу. Придёт время, спрошу, сукиного сына. Что ещё у тебя? — спросил Нестор Михайлова.

— У меня послание вам и личный приказ главнокомандующего. Вот.

— Виктор, читай вслух послание, — приказал Нестор, беря себе приказ.

— Атаману Повстанческих войск Махно, — начал читать Белаш. — Русская армия идёт исключительно против коммунистов, с целью помочь народу избавиться от коммуны и комиссаров и закрепить за трудовым крестьянством государственные, помещичьи и другие частновладельческие земли. Последнее уже проводится в жизнь... Усильте работу по борьбе с коммунистами, нападая на их тылы, разрушая транспорт и всемерно содействуя нам в разгроме войск Троцкого...

— Ах, чёрт, — не удержался от восклицания Нестор. — Ведь задают нам то, что мы уже делаем.

— Так точно, — обрадовался капитан Михайлов, сочтя эти слова батьки уже за согласие. — Я своими ушами слышал, как Врангель говорил, что атаман Махно — это его рейдирующий отряд в тылу у красных.

Михайлов думал, что этой подробностью обрадует батьку, но тот наоборот помрачнел того более. А Белаш продолжал чтение послания:

— ...Главное командование будет посильно помогать вам вооружением, снаряжением, а также специалистами. Пришлите своего доверенного в штаб со сведениями, в чём вы испытываете особую потребность. Начальник генерального штаба, генерал-лейтенант Шатилов.

— Выйди, капитан, — сказал Нестор. — Нам надо подумать над ответом.

Михайлов снова козырнул, щёлкнув каблуками, повернулся кругом и вышел. Махно кивнул Зиньковскому, тот понял и вышел вслед за врангелевцем.

— Ну, что скажете, орёлики? — спросил Махно с кривой усмешкой. — Дожили. Мы уже рейдирующий отряд Врангеля. Каково?

— У меня создалось впечатление, что Врангель читал обращение Дзержинского, — сказал Белаш, — и этим приглашением к сотрудничеству хочет окончательное рассорить нас с красными.

— А мы и не собираемся с красными мириться, — заявил Попов.

— Ты говори за себя, Дмитрий, — осадил его Белаш. — За других не ручайся.

— А ты что, забыл, как Дзержинский клеймил батьку?

— Не забыл. Но если равнять белых с красными, последние нам ближе, какие бы они ни были, они тоже революционеры.

— Узурпаторы они, а не революционеры, — зло отрезал Попов. — Я пока три сотни их не нарублю, не успокоюсь. У меня с ними мира никогда не будет.

Все понимали, отчего столь непримирим Дмитрий Попов к большевикам. За эсеровский мятеж, где он был одним из главарей, его заочно приговорили к расстрелу. Именно за этот «заочный расстрел» Попов всегда вызывался рубить пленных большевиков и вёл точный счёт зарубленных им лично.

— Виктор, дай мне картонку, — попросил Нестор у Белаша.

— Какую?

— Ну вон у тебя вроде корочка от книжки.

— Возьми. А зачем она тебе?

Махно ничего не ответил, отмахнулся. И пока штабисты рассуждали, что ответить Врангелю, Нестор сосредоточенно писал что-то на картонке, часто макая перо в чернильницу. Закончив писать, он сунул картонку Белашу:

— Что это?

— Это мой ответ Врангелю. Посланца его повесить. Слышите? Не расстрелять, не зарубить, а именно повесить, а эту табличку — ему на шею. А ты, Теппер, в нашей газете широко освети наш ответ Врангелю, чтобы там в Москве не смели обливать нас грязью.

На картонке было написано: «Никогда никакого союза у Махно с белогвардейцами не было и быть не может, и если ещё кто-нибудь из белогвардейского стана попытается прислать делегата, его постигнет такая же участь. Смерть белогвардейским палачам!»

Белаш прочёл её вслух, Попов воскликнул:

— Верно, батька, я «за» обеими руками.

— Ты лучше иди и помоги Зиньковскому «обеими руками» привести приговор в исполнение, — посоветовал Махно. — И только.

Едва отряд прибыл в Туркеновку и Махно в сопровождении адъютантов направился в волисполком, как к нему подбежал взволнованный Глущенко:

— Батька, я имею для вас важное сообщение.

— Передай его Куриленко, — ответил на ходу Нестор.

Куриленко, шедший за Махно, остановился перед Глущенко:

— Ну что у тебя? Докладывай.

— Товарищ Куриленко, глянь, за моей спиной стоит у столба парень. Видишь?

— Ну вижу. Я его не знаю. Кто это?

— Это Яшка Костюхин по кличке Дурной. Он агент ЧК и прибыл сюда, чтобы убить батьку. Берите его немедленно и внезапно, у него маузер и бомбы.

Куриленко направился к столбу и, поравнявшись с Костюхиным, внезапно обернулся к нему и схватил его за руки.

— Стоять! Не двигаться.

С подоспевшим Глущенко они разоружили Костюхина.

— Федька-сука, предал. Да? — прошипел он на Глущенку.

— А ты как думал, гад? Сейчас поговоришь с товарищем Зиньковским.

Зиньковский, ещё не определившийся с помещением для контрразведки, завёл Костюхина в одну из пустующих комнат волисполкома. Следом шёл и Глущенко. Вынув кольт, он положил его на стол перед Зиньковским.

— Ты что? — удивился тот.

— Как что? Я же с ним, с Яшкой Дурным.

— Новое дело, — наморщился Зиньковский.

Куриленко выложил на стол маузер и две бомбы.