Одиссея батьки Махно - [130]

— Знаю. Вон только пришли в Полтаву и сразу же прихлопнули нашу газету. А мы в Екатеринославе их «Звезду» до самого отступления терпели. Я до сих пор уверен, она подвигла Полонского на измену. Нет, Витя, с большевиками мне тоже не по пути. Обидно, что теперь, когда мы разбили Деникина, обессилели от беспрерывных боёв и болезней, большевики явились пользоваться плодами наших трудов. Мы сегодня не можем им противостоять, а драться всё равно придётся, вот увидишь. Мужики наши свободолюбивы и долгого гнёта большевизма не выдержат.

— И опять кровь, — вздохнул Белаш.

— А как ты думал? На всякий случай скажи хоть, где тебя искать, если что-нибудь случится?

— На родине, в Новоспасовке, или около.

— Геройское это село — Новоспасовка, — искренне польстил Белашу Махно. — Вдовиченко — ваш, Куриленко, Белоус, Холдай, Середа; и все орлы, как на подбор.

— Спасибо, Нестор, за добрые слова. А где тебя-то искать, если что?

— Тоже вблизи моей родины — Гуляйполя. Только там у меня надёжные схроны.

Махно в сопровождении личной сотни и адъютантов направился в Александровск.

7 января 1920 года в штаб 45-й дивизии позвонил командарм-14 Уборевич и потребовал к телефону начдива.

— Товарищ Якир, сообщите, как у вас идут дела?

— Отлично, товарищ командарм, Екатеринослав заняли без боя, там не оказалось ни белых, ни махновцев.

— А где сейчас Махно?

— Он, по нашим сведениям, в Александровске. Там уже бригада Левинзона.

— Аевинзон выходил с ним на контакт?

— Да. Пытался. Но сам Махно с ним не разговаривал, есть слух, что он болен. Переговоры с Левинзоном вёл командир корпуса Каретников.

— Ну, и чем закончились переговоры? — спросил Уборевич.

— Каретников заявил Левинзону, что на политические темы говорить не будет, пусть, мол, об этом договариваются наш Реввоенсовет с вашим. Но готовы, мол, занять участок фронта, ибо враг у нас один.

— Так и сказал «врагу нас один»?

— Дословно, товарищ командарм.

— Какими силами располагает Каретников?

— У него приблизительно 1500 сабель и 6000 штыков.

— Так какая обстановка в Александровске? Под чьим он контролем?

— Там, товарищ командарм, как бы двоевластие. Моя 1-я бригада Левинзона и корпус Каретникова.

— А где махновский 3-й корпус?

— Он расположен на Правобережье от Никополя до Апостолова. О 1-м корпусе сведений пока нет.

— Со стороны махновцев есть какие-либо провокации?

— Пока нет, товарищ командарм, напротив, рядовые меж собой очень дружелюбны.

— Это плохо, товарищ Якир. Вы забываете о приказе № 180 товарища Троцкого, от И декабря.

— Мы помним о нём, товарищ командарм, и в любой момент готовы приступить к его исполнению.

— Мы тут посоветовались в Реввоенсовете, и товарищ Сталин предложил очень дельный план: дать приказ махновской армии следовать на польский фронт под Мозырь.

— Они наверняка туда не пойдут.

— Мы знаем, в этом и заключается хитрость плана. Мы тут же обвиним махновцев в невыполнении приказа, в дезертирстве и приступим к реализации нашего плана.

— Ну что ж, это остроумно. Только Левинзону надо подкинуть ещё одну бригаду, один он с Каретниковым не справится.

— Где сейчас ваш штаб, товарищ Якир?

— Мой штаб уже в Екатеринославе, завтра и я выезжаю туда. Там у меня будет провод с Харьковом.

— Туда мы и пришлём вам приказ главного командования для Махно. Одновременно вышлем постановление Украинского ревкома о разоружении махновцев за неподчинение приказу.

— Всё ясно, товарищ командарм.

— Тогда действуйте. Желаю успеха.

— Спасибо, товарищ командарм.

8 января в Александровске срочно собрался поредевший Реввоенсовет и штаб Повстанческой армии. Не было здесь главных лиц: ни командарма, ни начальника штаба. Заседание открыл заместитель Белаша Пузанов:

— Товарищи, мы только что получили из Реввоенсовета 14-й армии приказ, который гласит, что Махно немедленно должен выступить со всеми своими вооружёнными силами по маршруту Александрия—Черкассы—Бровары—Чернигов—Гомель, где, сосредоточившись, поступить в распоряжение РВС 12-й армии. О получении приказа и отданных распоряжениях доложить к 12 часам 9 января.

Пузанов положил бумагу, спросил негромко:

— Какие будут соображения?

— Что там соображать, всё командование в тифу, — сказал Чубенко. — Да и бойцов половины нет.

— Кстати, — Пузанов взглянул в сторону Василевского, сидевшего у двери. — Григорий, как там батько?

— Плохо. Бредит. Галина уже двое суток не спит, сидит около.

— Был бы хоть в сознании, посоветоваться, — вздохнул Пузанов.

— А что, мы не знаем, как бы он решил? — сказал Зиньковский. — Армия измотана боями с белыми, половина её в тифу. О каком выступлении может идти речь?

— Мне сдаётся, — заговорил Серёгин, — нас умышленно толкают на неисполнение приказа, чтобы потом обвинить и начать террор. И даже если мы сейчас отдадим приказ о выступлении, бойцы не пойдут от родных хат.

— Что вы предлагаете, Григорий Иванович? — спросил Пузанов.

— Что я могу предлагать в таком положении? Объяснить им, что мы не можем выступать, что у нас всё командование на больничных койках...

— Ага. Ещё этим порадовать их, — проворчал Каретников. — Я считаю, надо отсюда немедленно увозить батьку. Красные подтягивают к Александровску свежие части. Это не к добру.