Одиссея батьки Махно - [126]

— Пусть член ЦК не обижается, но нам бы хотелось проверить его документы. Что делать, товарищ Захаров, конспирация.

— Товарищи, что мне обижаться, — Захаров, извинившись, расстегнул брюки и, подпоров подкладку пояса, достал аккуратно свёрнутый кусочек холста. — Вот мой мандат. Как вы сами понимаете, идти через фронт с обычными документами...

— Да, все мы понимаем, — успокаивал его Конивец, вместе с Павловым разглядывая необычный документ.

— Ну да. Вот и подпись товарища Пятакова, и печать ЦК, — сказал Мирошевский. — Я её хорошо знаю. Документ, по-моему, безупречен. Вы, кстати, товарищ Захаров, с чем прибыли к нам?

— Мне поручена координация действий повстанцев-коммунистов и коммунистических организаций Красной Армии, с целью перевода анархистских формирований под юрисдикцию Красной Армии и создания из них регулярных частей.

— Ну вот, а мы о чём хлопочем, — воскликнул Павлов, — мы, товарищ Захаров, давно заняты этим вопросом. У нас, благодаря партячейкам, созданным во многих полках, распропагандированы целые подразделения. Вот днями с южного фронта прибыл командир 3-го Крымского полка товарищ Полонский и начальник никопольского гарнизона товарищ Бродский. Все твёрдые большевики. У нас и здесь в 13-м полку есть партячейки, правда, командир полка Лашкевич, кстати, бывший коммунист, пытался их ликвидировать, но товарищу Вайнеру удалось их отстоять, он, как-никак, был председателем трибунала при Екатеринославском полку и до сих пор пользуется авторитетом у личного состава.

— Я вижу, вы молодцы, — заметил Захаров. — Рядовых бойцов, как я понимаю, легко распропагандировать. А как с командирами высшего звена?

— Разрешите мне сказать, — встал Полонский. — Мы с товарищем Бродским и моим адъютантом Семёнченко представляем 2-й корпус, которым командует георгиевский кавалер Трофим Вдовиченко. Не думаю, что его можно склонить на сторону Красной Армии, он махровый анархист и любимец батьки, но полагаю, что когда Красная Армия приблизится к нашей губернии, это явится лучшей агитацией за переход на её сторону. Во всяком случае, за свой полк я ручаюсь.

Павлов вытянул шею, осматривая присутствующих.

— Товарищ Вайнер, вы что-то хотели сказать?

— Да, я полагаю, надо начинать с голов. Всё повстанческое движение держится на авторитете Махно и его ближайших друзей: Щуся, Вдовиченко. Стоит убрать их, и массы очень легко примкнут к 14-й армии, которую ведёт сюда товарищ Уборевич.

— А что? Это дельное предложение, — сказал Бродский. — Сейчас, как никогда, Повстанческая армия ослаблена эпидемией тифа. Я узнавал в штабе — 35 тысяч лежит в тифе, наверняка половина из них обречены. В строю всего 40 тысяч бойцов.

— Хэх, не берёт же этот тифок ни Махно, ни его камарилью, — заметил Конивец.

— А может, им как-то помочь, — подал голос от двери Семёнченко.

Все с любопытством взглянули на адъютанта Полонского, словно впервые увидели его. Оно и понятно, эта мысль витала в воздухе, только никто не хотел рисковать, высказывая её вслух. Чёрт его знает, как отнесётся к этому представитель ЦК. Но товарищ Захаров сказал:

— А что? Это очень интересная и, я думаю, вполне перспективная идея. Взорвали же махновские посланцы в Москве горком партии.

Членов губкома сразу словно прорвало, идеи посыпались одна за одной:

— Махно можно на митинге шлёпнуть.

— Лучше бомбу кинуть в автомобиль. Он у него открытый — промахнуться невозможно. Взлетит батька вместе со своими телохранителями.

— А может, в гостинице подложить бомбу к дверям его номера?

Полонский слушал-слушал самые фантастические предложения, наконец не выдержал:

— Товарищи, вы как гимназисты, ей-богу: взорвать, расстрелять, а того не думаете, что исполнитель будет схвачен на месте. Хорошо если убьют, а если возьмут живого, а в контрразведке у Голика или Зиньковского у него вытянут всё, и мы, таким образом, завалим всю организацию.

— Это верно, — согласился Павлов. — Всей организацией мы не можем рисковать, даже ради головы батьки.

Поддержал эту мысль председателя губкома и представитель ЦК:

— Товарищ Павлов прав, это большой риск, а у вас не должно быть осечки. Должен быть верняк.

— Я знаю, — снова вмешался Полонский. — Верняк — это яд.

— Как вы это себе представляете? — спросил Павлов.

— Я знаю, Махно не дурак выпить. Я приглашаю его на именины моей жены, он от таких предложений никогда не отказывается, в бутылку коньяка жена всыплет яд. И батька с первой же рюмки ту-ту, прямиком ко Всевышнему. А там придумаем, скажем, случился сердечный приступ или ещё какая холера.

— Ну вот это другое дело, — одобрил товарищ Захаров. — Дамские руки сработают лучше всякой бомбы. Тихо. Без взрывов, без выстрелов. От имени ЦК и лично я одобряю этот план. Рухнет Махно, и его приспешники посыпятся за ним, как переспевшие каштаны с дерева.

Все были в восторге.

Зиньковский появился у Нестора уже поздно вечером, и по его кивку Махно понял, что требуется тет-а-тет.

В кабинете было тихо, на улице тоже. Махно спросил:

— Ну, с членом ЦК получилось?

— Ещё как. Разыграли как по нотам. Документы проверили, видно, сначала опасались, всё ж незнакомый. А потом ничего, когда поддержал план покушения на тебя, сразу решили: свой.